Андрей Лещинский - Ребра жесткости

— Доволен, конечно. Чего делать надо? Когда начнем, когда кончим?

— Тебе лишь бы кончить.

Валентин вскочил, подбежал к столу, тоже выпил воды, вдруг сильно толкнул Евгения Викторовича двумя руками, так что тот сделал несколько шагов назад, разлил остатки воды из стакана, удержал равновесие, спросил:

— Ты чего, дядя? Успокойся. От денег, что ли, обалдел?

— Ладно, да, ты прав, конечно. Давай так. На послезавтра, так, — он нажал клавишу на пульте компьютера, потом еще одну, потом стал тыкать несколькими пальцами, ничего не получилось, бросил, — ладно, нет, рано, давай на понедельник, нет, нехорошо, плохой день, вторник — поздно, значит, так: в субботу в одиннадцать у меня совещание. До этого вот тебе, на, — Валентин Юрьевич вытащил из портфеля красиво переплетенную книжку, положил, тяжело хлопнув, на стол, — изучай. Строго секретно, понимаешь?

— Чего ж тут не понять?

— Ну все, все. Давай, Женя, извини. Все, иди.

— Давай, пока.

— Иди. Пошел на х... Шутка.

Евгений Викторович взял книжку, взял со стола какую-то газету, завернул, пожал потную Валину руку, вышел в приемную. Охранники и секретарша молча встали, он сделал шаг вперед, охранник открыл дверь в комнату помощников и, когда Евгений Викторович зашел внутрь, закрыл ее.

Елены Аркадьевны не было, наверное, поехала провожать Егора в аэропорт. Борис сидел за столом, смотрел в экран компьютера, надо полагать, раскладывал пасьянс. Евгений Викторович сел на мягкий кожаный диван, сидел молча, стараясь отдохнуть. Борис взглянул на него быстро и без улыбки, отвернулся к пасьянсу. Все было хорошо. В такие деньги Евгений Викторович поверить не мог, представить, как кто-то где-то дает ему четыре миллиона восемьсот тысяч долларов, было абсолютно невозможно. Он пытался перетянуть невозможность в реальность размышлениями о карьере Егора Кимовича, о том, что для него миллионы, наверное, пустяк, что он-то не в первый раз проворачивает такие, с позволения сказать, проекты. Потом мысль скакнула на Егорову невесту. Выходило, что все волнения зря, что и тут все хорошо. Что-то волновало и тревожило. Он стал вспоминать, где, что смущает, от чего беспокойно. Понял. Из-за смеха Егора. Что смешного? Что не так?

Борис встал из-за стола, взял из ящика какую-то фотографию, подошел, спросил:

— Хочешь посмотреть?

— А чего тут?

— В воскресенье на дачу к Вале заезжали. Просто так, может, интересно.

Он взял, стал смотреть. Несколько человек стояли на фоне желтой бревенчатой стены. Егор, Валя, Борис, еще двое известных Евгению Викторовичу чиновников, Елена Аркадьевна — все в брюках, куртках, Валя в шляпе. Две каких-то средних лет тетки с толстыми попами и в пушистых свитерах. Худенькая бледная девочка с голубыми глазами и длинными прямыми волосами, перехваченными на уровне лба цветной серо-синей ленточкой. Длинное светло-серое платье из чего-то вроде дерюги, очень грубо вязанная темно-серая расстегнутая кофта.

— Кто это?

— Валина подружка.

— Слушай, сколько же ей лет?

— Девятнадцать.

— Выглядит на пятнадцать.

Боря пожал плечами. Евгений Викторович протянул ему фотографию — все ясно, но Боря не взял, ждал чего-то. Вежливость требовала еще какого-то вопроса. Евгений Викторович держал фотографию, пытался понять, чего надо, догадался, спросил:

— А фотографировал кто?

— А, Гошина невеста.

— Такая же бледненькая?

Боря взял фотографию, усмехнулся. Евгений Викторович заметил, что Борис вдруг вспотел, капельки покрыли высокий лоб с большими залысинами, повлажнели волосы, казалось, вспотели даже глаза.

— Нет, — он мотнул головой, опустил руку с фотографией. — Ты ее не видел, разве? Такая роковая женщина. Демоническая брюнетка. Ведет себя как... В общем, смерть мужикам. Понял? Ну, давай, пока.

Евгений Викторович попрощался, вышел в приемную. Валя был занят, можно было подождать, конечно, да что толку? Охранник вывел его наружу — выйти, как и войти, можно было только сунув в нужное место специальную карточку. Евгений Викторович дошел до машины, сел, он боялся расслабиться до того, как останется один. Сказал ехать в контору. Ему хотелось оттолкнуть шофера, нажать на газ, хоть поверх его тупой грязной ноги, хотелось лететь без остановки, обгоняя всех и не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Он прекрасно понимал, что это просто нервы, доедет ли он быстро или медленно, ничего не изменится, поэтому сидел спокойно, дышал ровно, радовался броне, в которую страх, необходимость принимать опасности и неприятности и соответствовать им заковывали его тело, мозг и чувства, оставался внутри брони маленьким, мягким и беззащитным, но чем-то еще глубже и потаенней надеялся и верил, что все как-то обойдется, а если нет, то будет не очень больно и страшно.