Андрей Лещинский - Причина смерти

Балих то восторгался творением своих знаний, разума и силы, то грустил над своей немощностью, а сейчас, когда начал серьёзно уставать и задыхаться от тяжёлого подъёма, склонен был рассматривать великие знаки как полный провал своей деятельности, как видные всем мирам доказательства его слабости, безволия и ничтожности. Люди любовались гармонией и совершенством окрестностей, а он глаз не поднимал и не собирался поднимать.

Он упорно шёл шаг за шагом, недовольный и раздражённый собой, потный, в сбившихся липких тяжёлых одеждах, смотрел только вниз, всё ниже и ниже, видел только складки тканей и белые плиты ступеней, дышать становилось всё труднее, и только одна мысль поддерживала его на ногах — он мог упасть в любое мгновение и через краткое время оказаться в своем прохладном доме на удобной кровати, окружённым заботами преданных учеников и встревоженных красавиц. Но упрямство, злость и нелюбовь к самому себе толкали его всё выше и выше и уносили всё дальше и дальше от процессии.

Монотонный гул огромной толпы прорезало несколько визгливых женских воплей, сердце испуганно стукнуло, вначале он не понял, что означали эти звуки — может быть отчаянное горе и страдание? Визгов стало больше, они сливались в отвратительный вульгарный хор, исполненный бесстыдства и распущенности. Балих вспомнил, как в прошлом году в Бубастисе, он тогда ездил в Египет для расширения кругозора и переговоров о строительстве зиккурата, его пригласили принять участие в мистериях в честь местной богини Баст. Основными свойствами богини были женское тело, кошачья голова и бесстыдство в достижении наслаждения, превосходившее самые смелые ночные грёзы Балиха. Он не был до конца уверен, в кого изверг небывалый фонтан своего семени, кто царапал его острыми пальчиками, оканчивавшимися помесью женских ноготков и кошачьих когтей, раскрашенных в цвета, которым не нашлось места в яркой радуге: чёрным, лунно-бледным, багрово-красным и в жгучий цвет вспышки ночной молнии, кто облизывал его розовым язычком — сама богиня, или жрица, ловко владевшая кошачьей маской. Он был единственным самцом на оргии в сплетении гибких тел женщин-кошек, то ли оборотней, то ли жриц, и множества кошек настоящих, все, похоже, в период течки, потому что запах семени сводил их с ума, и все они — и животные, и люди, и нелюди непрерывно орали от возбуждения тонкими, страстными и противными голосами, выбивая ударами этих звуков все мысли из его всегда тяжёлой головы и оставляя в ней только желание вопить вместе с ними и совокупляться до бесконечности.

На следующее утро ему стало противно, мечты, обратившиеся в реальность, как водится, оказались пакостью, он разозлился на себя и решил, что вопили все эти похотливые кошки не от желания совокупиться с ним, а в предвкушении роскошных даров, которые они ожидали и получили от героя и вельможи его положения и достоинства.

Доносившиеся снизу женские крики усилили желание одиночества и изолированности от толпы, он тяжело вздохнул, сделал шаг и тут только понял очевидное: кричали блудницы, посвящённые Инанне, Великой Богине, Матери Богов. Это значило, что хвост процессии уже достиг первого яруса, священные блудницы, составлявшие арьергард шествия, закончили восхождение и рассыпались по первой, красного цвета, платформе, посвящённой Богине плотской любви. Они вопили, совершали возлияния и срывали одежды, приводя себя в надлежащее возбуждение, потому что, когда первые ряды процессии достигнут верха зиккурата, вход на нижнюю платформу будет открыт всем желающим прославить Богиню излиянием семени в охваченные оргиастическим безумием тела блудниц.

По древнейшей традиции шумерского общественного устройства, все женщины в плодородном возрасте считались священными блудницами. Каждая могла, если хотела, предоставить своё тело всем желающим во время любого из многочисленных праздников, большое количество сексуальных партнёров увеличивало ценность женщины и уважение, которым она пользовалась в обществе и в семье. Конечно, были дамы, очень редко или даже никогда не присоединявшиеся к играм на красной платформе, например, Ишхара, юная супруга Гильгамеша, но ей это было не нужно — народное уважение и так было абсолютным и всеобщим, а желание плотской любви удовлетворялось царём с избытком, которого хватало на долю многих шумерских красавиц и экзотических рабынь.

Женщины пользовались в Шумере большой свободой, но один закон был ненарушаем: первое совокупление и красная кровь принадлежали Великой Богине. Поэтому все девственницы, достигшие возраста, восходили на платформу и предоставляли свои тела неведомым избранникам. Их страх утишался вином возлияний и глох во всеобщих криках и визгах, их стоны боли и возгласы испуга скоро превращались в пронзительные гимны желания.