Андрей Лещинский - Причина смерти

Доктора огорчили размышления. Он подошел к холодильнику, налил и выпил стаканчик белого вина, сказал:

— Инна, Крока вызовите ко мне срочно.

— Крок в приемной, Борис Эмильевич.

— Так… Пусть он подождет, а вы зайдите пожалуйста.

Он встретил её стоя, стал смотреть и думать, что, хоть и видел Инну сегодня и не один раз, и даже успел заняться с ней сексом, не рассмотрел, не заметил, и не запомнил, во что она одета. Теперь увидел короткую юбку, пиджак, надетый на голое тело, золотую цепочку, серьги, колготки, туфли на высоком каблуке, кольца, всё очень дорогое, элегантное, и всё, даже камни на кольцах, фиолетового цвета. Фиолетовыми были ногти, губы, ресницы, даже чёрные волосы отливали тем же оттенком.

— Почему вы вызвали Крока?

— Я подумала, что он вам понадобится.

— Почему вы так подумали.

— Нулевой канал. Должно быть что-то очень важное. А вы в таких случаях всегда даёте поручение Кроку.

Он подумал, не задать ли ещё один вопрос: «Знаете ли вы, кто мне звонил?», но решил не спешить и отложить разгадку на потом.

— Идите. И пусть Крок заходит.

Крока он встретил, сидя за столом с компьютером, это позволяло установить, так сказать, материальную дистанцию, и, кроме того, Крок смотрелся естественно только среди самых новейших электронных приспособлений, большинством из которых Доктор не умел пользоваться, не знал, что они делают, и не пытался понять. Среди этих штук надо было родится, а что говорить о нём, если он помнил ЭЦВМ УРАЛ-1, занимавшую около ста квадратных метров подвала физико-математической двести тридцать девятой школы, где Доктор учился и где познакомился с Быком, если первые электронные калькуляторы размером с большую пишущую машину появились, когда он был на третьем курсе, и если персональный компьютер он до сих пор воспринимал как новинку. Конечно, силы были. Он мог бы научиться, мог бы стать классным специалистом, мог бы даже придумать что-нибудь новенькое. Асаллухи жил в нём и всегда был готов узнавать, изобретает и строить. Но Боря Доктор не хотел, сам не зная почему, и привычно и бездумно следовал своим не всегда понятным желаниям и предчувствиям.

Таких людей, как Крок, не осталось, наверное, больше ни одного в России, а в Петербурге точно таких больше не было. Это был абсолютно нормальный в генетически-вирусном смысле очень умный интеллигентный еврей тридцати с небольшим лет. Тихий антисемитизм, Доктор не склонен был преувеличивать его влияние, но и не желал отрицать таковое, этот почти беззлобный и малоагрессивный антисемитизм, сильно слабевший с общим ослаблением людского фона, потихоньку склонил всех евреев к выезду из России. После того, как Израиль исчез, сменившись белым радиоактивным пятном, все ехали в Штаты, которые в смысле конца света отставали от России на несколько лет, количество которых стремительно уменьшалось ввиду экспоненциальных характеристик скорости приближения финала, но которые давали приятное чувство покоя, чистоты и защищённости. Все уехали. Доктор был исключением, а Крок вообще чудом. Такие тонкие лица с неопределённо-карими, ускользающими от чужих взглядов глазами, глазами, которые могли быть непрозрачными, могли пропускать все или некоторые виды волновой энергии в одну, другую или обе стороны, такие тихие, неторопливые, умные речи с интеллигентными пришёптываниями и покашливаниями Доктор слышал давным давно в «Сайгоне», в книжных магазинах, в газовых котельных, потом они все пропали. Ему интересно было смотреть на устройство головы Крока.

Простейшие и не особенно ценные наблюдения показывают, что устройство головы часто очень хорошо описывает отношения между речью и мыслями обладателя черепа. Слишком развитая нижняя часть с небольшим объёмом, предназначенным для размещения мозга, может говорить о преимуществе речи над размышлениями. Слова свободно грохочут в усердно трудящемся рту, концепции возникают на кончике языка, перемалываются, вываливаются, чужим речам тоже находится место в этой своеобразной свалке слов. Язык, губы, челюсти разрабатываются, разнашиваются, приобретают особенную, мягкую подвижность, вымывающую все силы и энергию из нервых клеток говорящего.

Обратные случаи вызывали бóльшую симпатию Доктора, но были ему равно неприятны. Он жалел, но сторонился людей, лоб которых выпуклым куполом нависал над нижней частью лица, подавляя речевой аппарат и лишая его воли к действию. Мыслей в голове много. Они плавают в студенистой массе мозга, сплетаются в клубки, к ним добавляются новые, перепутываются, уплотняются, всё слипается в единый ком, лишь маленькие и беспорядочные кусочки которого находят тесный и трудный путь через узкий рот и плотно сжатые губы.