Андрей Лещинский - Причина смерти

— Да, скажите мне пожалуйста, как вы оказались так близко?

— Инна позвонила, сказала зайти.

— Она часто вам звонит без моего указания?

— Не часто.

— Но случается?

— Да.

Чувствовалось, что Крок сказал чистую правду, что эта правда ему очень дорога, и что за неё он готов бороться и страдать. Он остановился в четверть оборота назад, наклонил плечи вперёд, а шею повернул так, чтобы снизу вверх смотреть почти в сторону Доктора, но не прямо на него, а рядом. «Интересный поворот», — подумал Доктор и сказал.

— Хорошо.

Он ждал звонка и думал о том, что совершенно забыл о ревности. Когда-то он бесился, пил, пытался следить, мстить и защищать, а теперь ему стало всё равно. Мысль возможной связи Инны и Крока не рассердила, не обидела и не напугала — он был спокоен, силён и уверен в их абсолютной осторожности в смысле тех многочисленных вирусных инфекцией, с которыми он в отличие от обычных людей конечно справился бы, но брезговал в смысле нежелания пачкаться. Он прекрасно понимал, что то чувство, которое Инна возможно испытывает к нему, та радость секса, которую она выражает словами, жестами, стонами и постоянной готовностью к контакту с ним, никаким образом не может противоречить предполагаемым отношением с Кроком. Область распространения чувств имеет сферическую форму и в общем подчиняется тем же законам, что, скажем, гравитация. Земля с равным желанием притягивает все предметы. Те, что ближе, сильнее, те, что дальше, слабее. Очень просто и всеобъемлюще. В обычной ситуации Доктор принял бы информацию к сведению, может быть, прекратил бы отношения с Инной, а, может быть, наоборот, стал бы относиться к ней лучше и с большим интересом. Сейчас он решился на более активную реакцию. Все эти странные совпадения требовали объяснений, кроме того было любопытно узнать, знает ли Инна о своих критских корнях, или она подражает той, Фиолетовой, бессознательно. Похожи они или нет, Доктор вспомнить не мог.

— Борис Эмильевич, господин Тархов на связи.

Он даже вздрогнул, оторвавшись от размышлений, ответил в никуда, он не любил общаться с изображением на экране:

— Андрей, здравствуй.

— Давай, не будем. Что требуется сделать?

— Послушай, прошло тридцать два года. Ну что я тебе такого сделал? Сколько можно злиться из-за старых мелочей?

— Ты скажешь, что требуется?

Доктор слышал тяжелое сопение, слышал, как Бык мотнул головой, ощущал его тяжёлую злобу, готовую перейти в ярость, но сдерживавшуюся необходимостью выполнить поручение, которая очевидно проистекала из вмешательств Гильгамеша, не сдержался сам и заорал.

— Да что случилось, чёрт бы тебя побрал?!

— Завтра увидишь, или Гильгамеша спроси, если сам не соображаешь.

— Ладно. Давай я тебе скину данные по контейнеру. Завтра около шестнадцати разгрузка. Груз требуется доставить в аэропорт и там сдать. Я всё, что мог, организовал.

— Понял. Всё.

Он тяжело вздохнул, не на шутку переживая невыносимое течение беседы с Быком. Сказанное звало к обдумыванию, к довольно очевидным выводам, но он понимал, что завтра понадобятся все доступные силы, и не хотел подвергать их риску порчи неприятными переживаниями. Решил воспринять только обещание помощи, а остальное забыть и выкинуть из головы до окончания дела.

День стремительно летел мимо, за разговорами быстро прошли несколько часов. Доктор решил на этом закончить, отдохнуть перед завтрашними трудами, расслабиться, заодно решить интересующую его задачку.

— Инна, зайдите ко мне, пожалуйста.

Когда дверь за ней закрылась, сказал на царском шумерском:

— Намтара саге гуразу мае гамур и бтар.

И услышал в ответ:

— Ибалазу аба бараед дугбадазу аба барасубу.

В пятнадцать тридцать следующего дня, то есть седьмого ноября две тысячи четырнадцатого года, в пятницу, Доктор посадил вертолёт на площадку перед воротами четвёртого участка. Он летел без пилота, потому что хотел, сколько возможно, быть один и не был до конца уверен в том, что даже самая доверенная обслуга не начнет в этот день дурить и пытаться препятствовать получению контейнера.

До трёх часов он в общем маялся. Крок держал на экране вид на подходившее судно со спутника. Каждый час камера обползала контейнер со всех сторон, чтобы показать отсутствие разрезов и повреждений, крупным планом показывала целые и нетронутые печати. Внутрь никакие лучи не проникали, и сам контейнер ничего не излучал. Крок удивлялся, Доктор — нет. Не удивлялся и не раздражался он тому, что Крок оказался-таки любовником Инны. Она не очень хорошо говорила по-шумерски, поэтому прошлой ночью, которую они провели вдвоём, на смеси истинного языка и странно звучавшего при таких разговорах русского, она рассказала ему всё, что знала. Удивило Доктора то, что по всем объяснениям вышло, что эту девушку он создал сам. То есть не сам, конечно, создавать мог только Он, но, наверное, желания Доктора нашли путь к какой-то отдалённой периферии Его воли и желаний, отразились от них, и этот отраженный свет вызвал к жизни девушку, которая многими качествами повторяла Фиолетовую, многое понимала, многое знала, но ничего не понимала и не знала сверх того, что понимал и знал Доктор. Она всеми своими знаниями и предчувствиями делилась с Кроком, который всему поверил, потому что очень сильно её любил. Он принимал связь Инны с шефом и её чувство к нему как нечто неизбежное и даже очень нужное, но не желал отказываться от тех чувств, которые связывали его с девушкой. Доктор представил себе, какими адскими глубинами должны были казаться Саше обрывки шумерских знаний, сообщаемые по ночам, в темноте, в промежутках между оргазмами и любовными стонами, вздохнул тяжело, потом подумал, что Крок не пьёт, не курит, не колется, ничего переживет как-нибудь, и не стал жалеть.