Ян Козак - Святой Михал

Внезапно крест исчез, словно растворился в воздухе. А все открывшееся перед Вилемом пространство было ровным и гладким, как стол. Исчезли каменный постамент и бордюр вокруг него, исчезли крест и пена ромашки. Вечерние сумерки сменились мягким предрассветным мерцанием, каким бывает озарено пробуждающееся небо. Потом взошло солнце, оно быстро поднималось и гнало из всех уголков тени. Площадь удивительным образом вытянулась и расширилась. Казалось, она лежала в самом центре мироздания и, посыпанная золотисто-желтым песком, сияла неоскверненной чистотой.

Взволнованный, даже растроганный, Вилем глядел на это удивительное зрелище и вдруг моргнул широко раскрытыми глазами. Крест по-прежнему стоял на своем месте. Он представился Вилему какой-то чудовищной ошибкой, он был как бородавка, портящая лицо молодой красивой девушки.

Вилем снова моргнул, и крест опять исчез. А он ощутил в сердце удивительное, очищающее тепло. Уныние его как рукой сняло.

Похмелье прошло, Вилем был трезв, но выглядел озабоченным, задумчивым, Постепенно и это прошло — он обрел уверенность.

В Поречье снова наступили будни. Пора молодого вина миновала, оно созрело. Начинались скучные времена. Основные хозяйственные работы были закончены. Утренние заморозки день ото дня крепчали. Большая часть кооперативных тракторов и упряжек возила лес для Лесного управления.

Однажды Вилем после полудня проходил по площади. Неподалеку от «Венка» стояли два трактора с прицепами, груженными тяжелыми буковыми бревнами. Трактористы по дороге на лесопилку заскочили пообедать. Тишину сельской площади нарушал только Войта Рачек — возле кучи песка и битого кирпича он обтесывал на колоде балку. Завидев Вилема, он прекратил работу.

В другой раз Вилем наверняка огляделся бы по сторонам — нет ли где поблизости Йожки Смолака — и остановился бы перекинуться с Войтой словом-другим, спросил бы: «Ну, как дела?» Но сейчас он безучастно прошел мимо. У него были свои заботы. Он знал, что не имеет права терять времени.

Энергично шагая, он пересек площадь, миновал белый сельский храм. Перейдя дорогу, ведущую на виноградники, свернул в проулок, ведущий к дому священника. У калитки ему повстречалась пани Маркова. Она собиралась уходить.

У Павла Марко, духовного пастыря подавляющего большинства поречан, было удивительное прошлое. Когда-то он работал продавцом в магазине тканей в Прешове. Отмерял шелка, поплин, мадаполам на пододеяльники, бархатные ленточки и пользовавшийся самым большим спросом ситец. Но в самом начале пятидесятых годов произошло памятное событие — униатская церковь в Чехословакии приняла решение присоединиться к православной. В ту пору государственная власть вела борьбу с католическим клиром, слишком уж преданным Ватикану, и искала более верного союзника среди духовенства. Но часть растерявшихся униатских священников после этого решения трусливо покинула свою паству. В одно прекрасное утро верующие проснулись уже как прихожане другой церкви, и к тому же без пастырей. Их охватила паника, и католики, пользуясь этим, старались наловить в мутной воде побольше рыбки. Возникла опасность, что первоначально благое намерение приведет к противоположному результату. На помощь православной церкви пришли, однако, представители власти. Они решили послать ей подкрепление. Вот тогда-то областной комитет партии вызвал несколько десятков человек, в том числе и Марко, и настоял на том, чтоб они стали служителями церкви. Так после долгих и мучительных уговоров стал священником и Марко. Сперва это ему действительно претила, потому что он всегда проявлял полное равнодушие к религии. Но, поскольку Марко был дисциплинированным и преданным партийцем, он все же согласился и поехал на специальные курсы, где обучался несколько недель. А затем в один прекрасный день появился со своей женой в Поречье, поселился в опустевшем доме приходского священника и принялся выполнять его обязанности. Так нежданно-негаданно изменилась вся жизнь Павла Марко. Покорность, с какой он принял эту перемену, примерное усердие, с каким он выполнял свой долг, делали Марко близким образу тех святых, о которых рассказывалось в «Житиях». Злые языки не раз перемывали ему косточки — в Поречье жили ведь и безнравственные безбожники-атеисты, и католики. Последних, к счастью, в селе было немного: ведь им приходилось ходить по шоссе или по проселочной дороге за четыре километра в мочаранский костел.