Юрий Асланьян - Последний побег

Наступила пауза всемирного торжества. Первым не выдержал заместитель командира взвода и начальник караула Иван Рачев.

— Как же так, — произнес он растерянно, — а кто же теперь командует Вооруженными силами, если Гречко — в космосе? Американцы могут неожиданно напасть, а он — на орбите?.. Кто командовать будет?

Через две-три секунды в караулке стоял страшный хохот. Солдаты лежали на полу и бились в истерике. Смеялись все, поэтому виновных в «неуважительном» отношении к командиру не было. Когда виновны все, кому предъявлять?..

И все это сразу поняли или, в крайнем случае, почувствовали, поэтому веселились от души и до самого конца. Рачев не включился, что космонавт и министр обороны — просто однофамильцы или родственники, как все мы — на этой одинокой Земле.

Хохотали все, но по какому-то необъяснимому закону Рачев остановил свой рыбий взгляд на Гараеве. Правда, ничего не сказал, не до того было, похоже, — сидел, краснея все больше и больше, как железная печь от сухих березовых дров. Он так и не понял, в чем дело, пока Юрка Вострокнутов, светловолосый сержант, не растолковал ему про дело.

— Встать, суки! — заорал Рачев неожиданно.

Ну, ладно — встали, но никто уже физически не мог бояться этого недоноска.

Так закончился зимний день, когда в Советском Союзе побег совершили сразу два человека: один — в космос, другой — на свободу. И никто не взялся бы сказать, который из побегов был более опасен и почетен для автора.

Но Гараеву было интересно: беглец на что рассчитывал? Он знал, когда состав покидает зону и во сколько начинается съем. Где находится ближайшая станция, тоже ведал. Значит, должен был покинуть вагон до второго шмона. Не смог выбраться? Недооценил сообразительность оперативников? Или решил посмеяться над знаменитым Жуковым? Дорогим этот смех выйдет — статья 188 УК РСФСР, до трех лет… А может быть, там, за колючей проволокой, другие цены и счеты с жизнью — тоже другие? Зона — тоталитарное государство в своей абсолютной модальности.

После побега заключенного в роте стали поговаривать о том, что из штаба дивизии вот-вот прибудет проверка. Что все зальются слезами, потом и кровью.

Гараев уже понимал, что, с одной стороны, офицеры 13-й роты пожалели его, когда не отправили в штаб части, с другой стороны — догадывался, что они боялись его рассказов, если случится трибунал. Поэтому отправили в 12-ю роту. Не потому что добрые, а поэтому… Григорий дремал в караульном помещении, во сне он думал о командире новой роты: «Интересно, как поведу я себя на войне? Выстрелю ему во время атаки в спину? Вполне. А как он будет себя вести — например, с пленными, если сегодня так поступает с собственными солдатами? Он будет пытать пленных, насиловать и убивать… Такова логика фактов».

Рота была построена в широком коридоре казармы. Построена неожиданно, после караула.

Гараев заметил, что откуда-то сбоку появилась мрачноватая фигура прапорщика Жукова, самого известного, как говорили офицеры, кинолога части. Он стал перед строем, разглядывая черным взглядом молодые солдатские лица. Вероятно, он дослуживал последний год-два перед военной пенсией. У-у, о нем рассказывали такое… Будто начинал Жуков свою карьеру еще при Иосифе Сталине. И хорошо начинал, говорят. Убивал убегавших даже тогда, когда и необходимости уже в этом не было. Расстреливал из пистолета. И забирал деньги, которые находил в зэковской одежде. Ведь зэки шли в побег с деньгами. А он всегда был первым преследователем — с собакой, и поэтому свидетелей не случалось. Но земля слухами полнится, эхом выстрелов.

Из дверей канцелярии появился старший лейтенант Каменев с лицом и фигурой гладиатора. Ему, двадцатисеми-летнему человеку, спокойно можно было дать сорок. Настолько суровым казалось его горбоносое лицо с натянутой на скулы сероватой кожей.

— Есть вопрос, который надо решить немедленно, — сказал он, задирая подбородок как по команде «смирно».

«Это уже у них в крови, — подумал Григорий, — будто они самые сильные и умные в мире. Посмотрим…»

— Сегодня надо проложить следы собаке — так, чтобы они побывали в Иркутской области, за мостом через Бирюсу, а потом вернулись. Есть желающие?

Строй молчал. Нельзя сказать, что минус двадцать — это холодно, но желающих побегать просто так, похоже, все равно не было.

— Я побегу! — громко подал голос Гараев.

— Пойдешь в распоряжение прапорщика Жукова. Разойдись, рота.

Григорий подошел к кинологу, угрюмо стоявшему у выхода из казармы.