Юрий Асланьян - Последний побег

Слава рассказывал — и глаза его светились фосфором вдохновения, великого воспоминания. К нему, похоже, возвращалось то время, когда наконец-то он вдоволь смог пожрать, согреться водкой, поверить в романтическую дружбу.

Гараев приехал получать продукты на оптовый склад, что был рядом с железной дорогой. Вместе с ним подъехали зоновские повара. Толстая кладовщица открывала одну дверь, вторую, третью, выдавала крупу, муку, сахар, чай… Это — зэкам, это — солдатам, это — зэкам, это — солдатам. Одно и то же, только объемы разные, и осужденным вместо нормальной говядины бросила мерзлый кусок субпродуктов — ливера. После чая она подошла к сундуку, где у нее лежали специи — лавровый лист, корица, другая фигня.

— А почему нам всего пять пакетов листа? — возмутился старый высокий зэк, зажав в руке все пять пакетов лаврушки и поднося их к лицу кладовщицы. — Почему пять пачек?

— Вы что, совсем озверели, что ли? — подняла на него голову кладовщица. — Сами попросили в прошлый раз, чтоб я дала вам семь авансом!

В это время за высоким зэком и вторым, совсем пацаном, оказался третий, не рослый, но широкий человек. Он, этот третий, мгновенно и бесшумно выдвинул верхний ящик шкафа, откуда в карманы фуфайки на глазах изумленного Гараева проскользнули две плиты грузинского чая.

В холодном помещении склада поднимался пар от людского дыхания. «Может быть, мне показалось? — подумал Григорий. — Да нет, не показалось… Странно, почему кладовщица, которая здесь работает, так легкомысленно себя ведет?»

— А, точно, мы же с тобой договаривались насчет лаврушки! — вспомнил старый зэк. — Извини, подружка…

Третий осужденный, невысокого роста человек, озорно глянул на Гараева и подмигнул ему. Григорий только головой покачал…

Второй зэк, главный их повар по имени Борис, еврей, развернулся к Григорию и мягко улыбнулся:

— Молчи, землячок…

Отпустив зэков, кладовщица подошла к снежной горке у длинного серого забора.

— Капуста здесь, — кивнула она на гигантский сугроб, втыкая в него деревянную лопату, — доставай сам и бери сколько хочешь.

Гараев разгреб площадку и начал углубляться штреком в плотный весенний снег. Достал до чего-то твердого, нагнулся, определил, что это железный обод. Раскопал полураз-валившуюся бочку с квашеной капустой, которая от времени уже приближалась к фиолетовому цвету морской. Разозлился, откопал вторую бочку — то же самое, если не хуже… По доске кое-как закатил обе в сани, содрогаясь от липкого вида продукта, из которого надо будет готовить бигус для молодых и вечно голодных солдат.

— Что делать с этим? — спросил он Елену Александровну, затолкав первую бочку в кухонный коридор.

Женщина вздохнула и махнула рукой в сторону большой бочки, стоявшей в углу:

— Вываливай все туда, по три раза придется промывать в воде…

— Но этим же нельзя кормить людей, — осторожно заметил он.

— Конечно, нельзя, — согласилась повариха, — а что делать? Поверь, парень, здесь бывали времена и похуже.

Через два месяца Гараева вызвали в канцелярию роты. В помещение сидел командир, замполит и прапорщик Цы-почкин.

— Почему не докладываешь, что происходит на кухне? — начал с главного командир, отбросив уже не обязательную дипломатию.

— Потому что ничего там не происходит, — ответил стоявший перед офицерами Гараев.

— Да, а мне стало известно, что вчерашней ночью ты дал хлеб и две котлеты своему другу Ищенко, на закуску, это правда?

— Так точно! — по-военному быстро согласился Гараев. — Дал немного хлеба, без котлет, но не на закуску, а просто так, чтобы пожрал — он поздно вернулся из батальона.

Офицеры молча и задумчиво разглядывали подчиненного, уже понимая, что солдатик обманул их.

— Ты понимаешь, что будет, если мы что-то узнаем не от тебя? — пригрозил ему прапорщик Цыпочкин.

— Так точно! — ответил Гараев. — Я все понимаю.

Вот, научили солдата уставному поведению и наглой лжи — на свою голову. Отрубил — ни разу не моргнул. Готов к поступлению в горьковский университет жизни.

Вскоре Гараев заболел — провалялся неделю в постели с температурой. А когда выздоровел, узнал, что его сняли с должности заведующего кухней и отправили на караульную службу. Но не на вышку, а контролером, который проверял внутренний периметр производственной зоны строгого режима. Григорий выходил на круг каждые два часа, смотрел, нет ли кого-чего на контрольно-следовой полосе, не подбирается ли какой-нибудь осужденный к ограждению, участвовал в разводах на работу и съемах, а также шмонах.