Денис Драгунский - Третье лицо

— Че-го? Ко-го? Ты в своем уме? — заорал в ответ Кафтанов. — Ты кем себя считаешь? Да ведь ты… Да ведь он… — И тут Кафтанов подошел к Даше, которая так и стояла, отвернувшись к окну, и по ее спине видно было, что она черту душу бы продала, только бы не было этой позорной сцены. Он взял ее за плечо и развернул к себе. — Вы-то, надеюсь, понимаете? Да ведь он очень средний бизнесмен! Небольшой такой бизнючок! И чтобы я?! Даша, вы же знаете, кто я! Стал бы я за деньги за ним следить?! Он просто псих! У него бред величия!

— Тогда скажи, что ты здесь делаешь. — Юклин схватил его за рукав подрясника.

— Я поступил в монастырь, — медленно и отчетливо произнес Кафтанов. — Спасаться и каяться. Но душа моя изъедена грехом, прежде всего грехом гордости, и мне отец игумен назначил такое послушание. Меня могут узнать постояльцы. Вот, например, ты меня узнал. Думаешь, мне это приятно? Но я держусь. Мне надлежит смиренно вынести все вопросы, насмешки или обидную жалость.

— Врешь! — крикнул Юклин. — Даша, ты ему веришь? Ты ведь знаешь, кто он? Читала про него в журналах? Смотрела, как он изгалялся у Малахова? Ты веришь, что этот богемный тусовщик, гурман, бабник, пьяница может уйти в монастырь? Ха-ха! Он врет!

— Нет, это ты врешь! — ответил Кафтанов. — Открой портфель и покажи эти ваши семейные финансовые бумаги. Завещания, дарственные, выписки со счетов. Вблизи не надо. Можно издали. Так, помаши бумагами с трех метров. А?

— Да зачем это! — проникновенно сказал Юклин. — Надо верить друг другу. Я, например, тебе абсолютно верю. Алешенька, друг мой дорогой, я верю, что ты теперь монах, каешься, смиряешь гордыню и все такое. Какая сила духа! Ты молодец. Ты большой человек! Даже завидно!

— Честно веришь?

— Честно, честно! — Юклин прижал руку к сердцу. — А ты мне веришь?

— И я тебе верю, — поклонился Кафтанов. — Спаси Христос.

— Спасибо, — сказал Юклин. — Ну, мы пойдем. Даша, все, пойдем отсюда.

— Погодите! — остановил его Кафтанов. — Куда вы пойдете? Зачем? Вы же собрались поговорить о делах. Я сейчас постель перестелю и уйду. Минутку буквально.

— Спасибо, друг, — растроганно улыбнулся Юклин. — Или теперь уже «отец»? Спасибо, отец!

— Вы врете! — вдруг со слезами воскликнула Даша. — Вы оба врете! Вы тут все всё врете! Идите вы все к черту! — Она повернулась к Кафтанову: — Зачем ты притворяешься, что первый раз меня видишь? Зачем ты ко мне на «вы»?

— А ты зачем притворяешься? — возмутился Кафтанов и передразнил, сюсюкая: — «Ах, вы тот самый Алексей Кафтанов! Ах, у вас новая роль!»

— Сдохните вы все! — закричала Даша.

Хлопнула дверью, и только каблуки по коридору.

Юклин дернулся было к двери, но потом махнул рукой и сел в кресло.

— Спаси Господи рабу твою Дарью, — сказал Кафтанов, садясь на угол кровати. — Наставь ее на путь истины.

— Это цинизм? — помолчав, спросил Юклин.

— Бог с тобой, — ответил Кафтанов. — Это раскаяние.

Юклин открыл портфель, вынул бутылку дорогого красного вина. Достал фрукты, пирожные, поставил на журнальный столик. Швейцарским перочинным ножом содрал с бутылки колпачок, ногтем отогнул от ножа маленький штопор, начал вкручивать его в пробку.

— Вот нормальный штопор, держи, — сказал Кафтанов.

Юклин откупорил бутылку. Налил себе в стакан — там на столике стояли стаканы на стеклянном подносе, как всегда в гостиницах.

— А мне? — сказал Кафтанов.

— А тебе можно? — удивился Юклин.

— Можно, можно! — Кафтанов постучал ногтем по этикетке. — «Его же и монаси приемлют».

коллизия

Разговор зашел о сексуальных домогательствах — о чем же еще говорить в интеллигентной компании, когда от политики всех тошнит, но дело Вайнштейна еще не утихло и раздаются все новые и новые обвинения по адресу известных персон?

Кто-то сказал, что это типичный случай антиисторизма. Каких-то тридцать лет назад нечто было обычным флиртом — а теперь считается недопустимым насилием. Да взять само слово «изнасилование»! Времена меняются в сторону все большего и большего уважения личности. Раньше изнасилованием считался насильственный секс в прямом и грубом смысле, а теперь это означает секс недобровольный. Просто вынужденный, и все тут. От и до. Даже легкий моральный напор типа «но ведь ты же моя жена!» — тоже своего рода изнасилование. Правда, супружеское, но все равно. «Это прекрасно и гуманно, — возразили ему, — но поди пойми, где граница добровольности? В конце концов, девяносто процентов всех наших поступков — вынужденные». Кто-то вспомнил о «культуре изнасилования». «Нас всех, мужчин и женщин, насилует государство! — сказал четвертый собеседник. — Rape State! » И он огляделся, гордясь таким эффектным словосочетанием.