Денис Драгунский - Третье лицо

С этим радостным чувством засыпаю, нежно обняв ее сзади за талию.

Просыпаюсь — девушки нет.

Натягиваю штаны, шлепаю на кухню. Там как раз Юрка Грунский воду пьет из чайника, прямо из носика. Время половина седьмого утра.

— А где Светка? — спрашиваю.

— Не знаю. — Он зевает. — Пойду еще подремлю. Воскресенье же.

Уходя, я спросил у Юрки ее телефон.

Позвонил тем же вечером. «Здравствуй, Света, это Женя». — «Кто-кто?» — «Ну кто, кто… Женя, мы вчера с тобой…» Бросает трубку. Я перезваниваю — трубку не берет. Я выждал час, снова звоню. «Светлана, ты почему говорить не хочешь?» — «Чего тебе надо?» — «Давай встретимся. Когда мы встретимся?» — «А шел бы ты!» — и снова бросает трубку.

Я на всякий случай позвонил Юрке, изложил ситуацию.

Он говорит:

— Черт знает. Придурь какая-то. Вожжа под хвост.

Ну, вожжа так вожжа. Хотя жалко. Хорошая девушка. Я уже было понадеялся на серьезные отношения. Я ей звонил еще раз десять — с тем же успехом.

Довольно скоро умирает Брежнев. То ли через год, если мы собирались прошлой осенью, то ли через полгода — если этой весной. Считая от события — ну, вы поняли.

Юрка Грунский на полном серьезе в конце ноября собирает у себя дома поминки по «лично дорогому». Он жуткий фигляр был, наш Юрочка. Был, был, увы- увы. В девяносто восьмом очень сильно задолжал под дефолт, удрал в Америку, а дальше непонятно. То ли там его достали, то ли он сидит ниже травы под чужой фамилией. В общем, нет его больше в нашей милой компании.

А тогда он был бодр и весел. Собирает поминки, стол ломится, ребят человек двадцать. Произносит как бы благодарственные тосты. Дескать, семья Грунских будет вечно благодарна лично дорогому Леониду Ильичу, который еще в пятьдесят девятом выдвинул нашего папочку на ответственную работу — но все это шамкающим брежневским голосом, «гэкая», чмокая, запинаясь. «Сиськи-масиськи».

Ну мы же все дураки, нам же по двадцать лет. Ну, по двадцать два. Нам хорошо, нам хочется смеяться!

Я Юрку спрашиваю через стол:

— А почему ты Светку не позвал?

Я-то рассчитывал увидеть ее на этой вечеринке. Как-то объясниться. Пусть бы она мне сказала, что я не так сделал. А Юрка Грунский посмотрел на меня и отмахнулся. В прямом смысле рукой махнул, вот так. Я, признаться, слегка обиделся.

Когда все разошлись, я остался и все-таки подловил его в коридоре.

— А теперь ты мне расскажи, что случилось.

— А то ты не понял.

— Ничего я не понял!

— Ну, раз ты сам просишь… — Юрка Грунский отвел меня в комнату, в мемориальный, так сказать, кабинет его папаши. На стенах разные памятные фото. Брежнев, Курчатов, еще какие-то непонятные деды с золотыми звездами. — Садись на диванчик, не падай. Какой ты, братец, все-таки тупой.

Зачем-то снял пиджак и рубашку. Остался в одной майке.

— Ты чего обнажаешься? — спрашиваю.

— Потому что ты тупой. Но при этом, скорее всего, ты благородный. И захочешь мне бить морду.

— Когда? — невпопад спросил я.

— Когда я скажу, что это я Светку заставил тебе дать . Понял? — И повторил, будто диктовал: — Я. Ее. Заставил. Тебе. Дать. Потому что ты был такой грустный- грустный, и мне стало тебя жалко-жалко! — Он усмехнулся ласково, но чуточку презрительно. — Я, конечно, гад, подлец, подонок, да? Но бить мне морду все равно не надо, — тут Юрка Грунский поиграл мышцами, — потому что я тебя вырублю одной левой. А если правой, то совсем. Это причина номер один.

У него на самом деле были жуткие мускулищи. Я раньше как-то не обращал внимания или не видел его без рубашки. А тут просто струсил от таких мослов и шаров, честно скажу.

— Причина номер два, — засмеялся Юрка, видя мой испуг. — Ты ведь воспитанный человек. Вот ты съел пирожное в моем доме. Кстати. Она тебе сосала?

Я машинально кивнул.

— Вот! — сказал он. — Это я ей велел.

— Ты гад, — сказал я.

— Я так и знал! — хохотнул он. — Ты съел очень вкусное пирожное , а вместо «спасибо» хочешь плюнуть в тарелку. А это свинство.

Я сидел совсем огорошенный, а Юрка продолжал:

— Но ты не переживай. Я ее не бил, не делал больно. Боже упаси! Пальцем не прикоснулся. Я просто убедительно попросил. Ну хорошо, пригрозил. Но пригрозил, что называется, вообще . Я не намекал ни на какой компромат. Нет у меня на нее компромата! И на ее родителей — тоже нет! Откуда? И нет у меня возможности потом ей жизнь испортить, базар-вокзал, фанера- фикус, ну кто я такой? Папа умер сто лет назад, а если бы я его попросил, дескать, сделай говна одной моей знакомой — он бы меня не понял. А понял бы — убил бы на месте из именного золоченого пистолета. Потому что благородный человек. Я, к сожалению, не в него получился, — вздохнул Юрка и почесал свои кошмарные бицепсы.