Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Таавет с ясностью, которая привела его в бешенство, понял, что эта художница просто-напросто загубила талант Марре (потому что Марре, несомненно, была талантлива), и, не понимая, как такое могло произойти, спросил:

— Неужели никто…

— Нет, во всяком случае, в этом городе никто, — не дал ему договорить редактор. — Порой мне кажется, что люди с трезвым умом и желанием сделать что-то серьезное давным-давно уехали отсюда.

Таавет с интересом посмотрел на него, понял, какая бестактная мысль была заложена в его вопрошающем взгляде, но тем не менее продолжал делать вид, будто не понимает.

— Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, — усмехнулся редактор. — Но мне нечего сказать в свою защиту или в свое оправдание, разве лишь то, что собираюсь прожить здесь еще несколько лет, крепко держась за свое кресло… Но теперь нам, пожалуй, и впрямь следует пойти и пожать Марре руку в столь радостный для нее день, потому что… — Казалось, он хотел еще что-то добавить, но махнул рукой, и они направились к видневшемуся поодаль постаменту с голубой шелковой подушечкой. Там с огромной охапкой цветов стояла улыбающаяся героиня дня.

— Послушайте, у нас же нет цветов. — Таавет потянул редактора назад, но тот лишь весело усмехнулся:

— Не знаю, стоит ли быть таким щепетильным, смотрите, бедняжка и так еле удерживает свою ношу, с нашей стороны было бы верхом деликатности не утяжелять ей груз.

— Но все-таки… — пробормотал Таавет, и снова в его воображении возникла картина, как он протягивает Марре огромный букет роз… Он понял, что ему не следовало приходить на открытие этой выставки, куда лучше было бы разыскать справочное бюро, а теперь они шаг за шагом приближались к Марре, которая беседовала с женщиной с огненно-рыжими волосами, и вот уже редактор пожимает Марре руку. Словно откуда-то издалека Таавет услышал голос, произнесший:

— Разрешите представить вам научного сотрудника Кюльванда, он с большим интересом рассматривал ваши картины.

— Так ведь мы старые знакомые, — сказала Марре.

Таавет старался подавить внутреннюю дрожь, старался казаться спокойным, старался… и чувствовал, как горят его лицо и уши, он сделал над собой прямо-таки нечеловеческое усилие, чтобы пожать Марре руку, поздравить, сказать несколько скупых слов, но ощутил затылком изучающий, удивленный, подозрительный и, возможно, даже насмешливый взгляд редактора.

— Мне очень приятно, — сказала Марре, и внезапно возникло странное напряженное молчание. Таавету следовало бы нарушить его, сказать какой-нибудь комплимент, сказать все равно что, но в его голове пульсировала одна-единственная мысль — он смешон, смешон… Ему хотелось ринуться прочь отсюда, сбежать с лестницы, бежать по улицам, на вокзал, но это вызвало бы еще больший смех, и тут он понял: сейчас, сию минуту, в присутствии редактора и этой рыжеволосой женщины, он во всеуслышание попросит Марре стать его женой… — Как вы оказались в нашем городе? — услышал он сквозь гул своих мыслей мягкий голос Марре.

— Знаете, со мной произошла глупейшая история… — как автомат ответил Таавет и осекся: бессмысленно, просто глупо было бы начинать врать. Он уже готов был сказать, что ехал к Марре в гости, готов был сказать… Но неожиданно редактор, словно гид или переводчик, принялся объяснять, что родственники Таавета укатили куда-то на свадьбу и… Из охапки выпал цветок. Таавет нагнулся, чтобы поднять его, пальцы коснулись твердого, слегка влажного стебля гвоздики, и он заметил, что на одном чулке у Марре побежала дорожка, правда, маленькая, длиной всего в два пальца, так что никто другой этого порванного чулка, конечно, не заметит, и когда он сунул гвоздику к остальным цветам, Марре сказала, что, очевидно, вечером они еще встретятся.

— Непременно, — отозвался редактор. Репортер помахал им, когда они спускались по лестнице, Таавет подумал, что еще немного, и, возможно, впервые в жизни преодолев страх показаться смешным, он, в присутствии незнакомых людей, признался бы Марре в своих чувствах.

зарисовка с главной улицы: хороший человек, который играет для своих сограждан на каннеле — как относиться к телевизору (размышления, заметки, мнения) — еще несколько зарисовок, или чем может гордиться город — практические советы тем, кто создает свой дом — Штирлиц любовной войны — почему порой на четырнадцатом этаже убивают животных.

— И так, выяснилось, что мне придется проторчать в этом городе еще и понедельник, — ворчливо произнес репортер, когда они стояли между колонн Дома культуры и смотрели на желтовато-оранжевое солнце.