Этот отталкивающего вида двухэтажный дом, похожий на замок призраков, расположился посреди романтически-нежной зелени пригорода словно для устрашения детей. Краска, покрывающая наружные стены, с течением времени облупилась, доски местами прогнили до дыр, кровельное железо болтается на ветру, хозяева же из года в год откладывают ремонт. Какая-то непонятная небрежность, запустение, словно люди здесь утратили веру в постоянство мира; но еще чудовищнее выглядит дом изнутри: грязная кухня с не мытой неделями посудой, потолки, с которых клочьями слезает краска, как будто кто-то в порыве злобы изодрал их ногтями, пожелтевшие ободранные обои, полы, цвет которых не разобрать под слоем грязи. Эта роскошная и красивая некогда вилла умирает, исчезает с лица земли, хозяева в конце недели регулярно напиваются, и их визгливые голоса разносятся по пустым или полупустым комнатам.
Леопольд порой размышлял, чем, собственно, отличался дом его детства от нынешнего жилья. В общей картине пригорода оба дома кажутся одинаковыми уродцами, только в первом доме царил какой-то вызывающий чувство неловкости порядок — коридоры и лестницу драили дважды в неделю, окна сверкали чистотой, огород привлекал внимание ровными, ухоженными грядками. Это был безликий дом с приличными жильцами, упрекнуть которых было не в чем. В царящем же здесь хаосе ощущается нечто особенное, возможно, величие неминуемой гибели, и жить в таком доме Леопольду приятнее.
Открыв кран и ополоснув лицо, он обнаруживает, что чайник на электроплитке еще горячий. Он наливает себе полную кружку, отрезает кусок хлеба, намазывает его плавленым сыром и ест. На дворе неистово лает собака, то ли на кошку, то ли на случайного прохожего, если б не лень, подошел бы к окну взглянуть на рвущегося на цепи злого пса; хлебная кашица вместе с теплой водой стекают по пищеводу вниз, в течение нескольких минут Леопольд занят лишь тем, что жует и глотает, взгляд его прикован к пачке чая, соблазнительно стоящей в углу полки, однако заваривать чай кажется ему сегодня делом сложным, которое потребует уйму времени, так что думать о вкусе чая гораздо приятнее, да и вообще сколько в мире вещей, размышлять о которых куда приятнее, чем пробовать их, мечта всегда привлекательнее действительности.
Желудок получил работу и стал неторопливо переваривать пищу; сон, еда… естественные потребности жизни, без которых не обойтись, но которые, однако, можно превратить в самоцель, полностью отдаться этой физической деятельности, сделать ее смыслом жизни, наслаждаться, сидя за обильным столом, с нетерпением ждать наступления ночи — жизнь внезапно становится удивительно легкой, так можно прожить годы — в глазах идиотский счастливый блеск…
Леопольду не терпится поскорее отправиться в свое ателье. Когда он думает об ателье, перед его мысленным взором встает просторное помещение с одним или даже несколькими мольбертами, на которых стоят картины — в стадии завершения, готовые наполовину и только что начатые. На подиуме в неподвижной позе застыла натурщица, ее тело поражает совершенством форм, повсюду вазы с бесчисленным количеством кистей, груды тюбиков, бутылки с лаком и растворами, на полу брызги краски, у стен готовые работы, загрунтованные холсты, подрамники, рамы, чьи замысловатые, вырезанные из дерева или покрытые тусклым золотом орнаментальные профили вдохновляют писать картины под стать этим рамам, и, разумеется, одна стена, а то и половина потолка стеклянные, поэтому свет заливает даже самые темные уголки помещения.
В то же самое время ателье может быть комнатушкой в неполных восемь метров с самым обычным маленьким окошком; и все же там занимаются живописью, пытаются творить, и то, что ложится из-под кисти на полотно, не может зависеть от размера помещения и формата холста. Когда картина готова, начинается зависимость совершенно иного рода, складывающаяся помимо художника и ателье, теперь другим решать, значительное это произведение, среднее или беспомощное и ничего не говорящее; ты словно подсудимый перед коллегией присяжных заседателей — виновен или невиновен.
Леопольд открывает дверь и входит в свое ателье, так он мысленно привык называть эту комнату. Недавно, когда он разговаривал с хозяйкой, это слово сорвалось у него с языка, но та, к счастью, не расслышала или не поняла. Он даже подумал, не повлечет ли это за собой неприятностей, хотя, с другой стороны, глупо бояться называть в присутствии хозяйки одну из ее комнат «мое ателье», но Леопольд так страшится потерять это рабочее помещение, что, разговаривая с хозяином или хозяйкой, тщательно подбирает слова. Когда привозят брикет, он первым торопится перетащить его на веранду (именно на веранде держат в этом доме топливо!) и с удовольствием делает большую часть работы. Он согласен всячески помогать хозяевам, но не может, потому что в доме не делается ничего, к чему можно было бы приложить руки. И Леопольд ограничивается лишь улыбками да тем, что озабоченно справляется о здоровье, стать нужным он не в состоянии, потому что, очевидно, и сами-то хозяева себе не очень нужны.
Читать дальше