Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

…Большой зал Дома художника битком набит, в руках у многих пышные букеты цветов, яркое освещение бьет в глаза, речь моложавого, владеющего ораторским искусством мужчины сопровождается шуршанием кинокамеры. У Леопольда в руке палка, он не знает для чего, но ему хочется опереться на нее; на миг его взгляд останавливается на собственных пальцах, он поражен — какие они смешные, костлявые и слабые; он проводит рукой по голове и с испугом ощущает гладкую кожу, мало-помалу до него доходит, что он стар. Тупая боль в груди внезапно становится такой острой, что ему хочется громко застонать, но он сдерживается — как-никак все взгляды устремлены на него. На стенах висят картины, одна из них чуть кривовато, он возмущен и с удовольствием отчитал бы кого-нибудь, но момент сейчас для этого неподходящий. Острая боль никак не отпускает, ему жарко, он устал и хотел бы сесть; попросить, что ли, стул, думает он, но вроде неудобно. Он пытается утешить себя, что скоро все кончится, но затем его начинает преследовать вселяющая ужас мысль о предстоящем банкете, где надо будет пробыть не один час, а боль в груди так невыносима, что ему хочется кричать. Он заставляет себя думать о другом, устремляет взгляд на стены, где висят его картины. Огромные отвратительные полотна, правда, кое-какие детали выписаны талантливо, но общее впечатление отталкивающее. Неужели художник настолько лишен чувства самокритики, неужели у него уже не варит голова? Но поток комплиментов в адрес картин не прекращается, и Леопольд тупо глядит на эту толпу — на людей с цветами, на поздравляющих. Все это старые или пожилые люди, редко попадается кто-то помоложе, словно пришли на похороны; они и пришли на похороны, только гроба не видать…

«…Вклад в сокровищницу нашей культуры… самоотверженный труд… всенародное признание… эпохальное искусство… разрешите поздравить юбиляра с высоким признанием — присвоением ему звания народного художника!»

Аплодисменты, оратор долго жмет ему руку, Леопольд смотрит на деланно-торжественное улыбающееся лицо мужчины и ничего не понимает. Оратор поворачивается к публике: «На этом позвольте считать персональную выставку нашего юбиляра открытой!»

И вновь нескончаемые рукопожатия, цветы, но он все еще ничегоне понимает… А где же орден? Они должны были вручить ему орден! Свинство, чья-то подлая интрига. В глазах темнеет, в голове пульсирует одна-единственная мысль: орден, они должны были дать ему орден, и затем он падает без чувств…

И вот вокруг снова темное помещение, он сидит в удобном кожаном кресле и ощущает лишь грустное презрение к этому заслуженному старику… каковым якобы является. На самом деле он и был этим стариком, впрочем, ко всему здесь происходящему надо относиться как к увиденному в кино, чувство реальности обманчиво, к счастью, все снова встает на свои места. Они тут не могут предсказать будущее, вероятно, взяли готовую модель — открытие юбилейной выставки какого-то старичка, а на долю Леопольда выпало лишь испытать эмоции, как во сне. Он утешает себя: ничего такого со мной не произойдет, едва ли я когда-нибудь буду настолько знаменит. Тем не менее пережитое задело и ранило его, и он замечает красный круг, лишь когда тот вновь начинает пульсировать.

Леопольду предстоит высказать свое третье желание. Все, что пережил здесь до сих пор, отнюдь не забавно, думает Леопольд, теперь должно произойти что-то более интересное. Родос! «Я хочу… — произносит он, но тут же вспоминает разочарование, постигшее его в Лувре, и в ушах звучат слова Аннели: „…пожалуйста, не стесняйтесь высказывать свои интимные желания…“ Он секунду молчит, словно сдерживая себя, затем, сглотнув, говорит: — Я хотел бы оказаться наедине с женой Веннета».

…Уже в который раз Леопольд тщетно пытается сесть на край кушетки, но она как ледяная дорожка, с которой он тут же соскальзывает. После его очередного падения на пол жена Веннета с тревогой склоняется над ним. «Ну что мне с тобой делать! Ты, право, как ребенок, который ни минуты не сидит на месте», — смеется она.

Леопольд пытается виновато улыбнуться или, по крайней мере, придать своему лицу более или менее осмысленное выражение, но знает, что вдрызг пьян и омерзителен.

«Может, сядешь на пол?» — деловито предлагает жена Веннета.

В самом деле — с пола соскальзывать некуда и, кроме того, можно спиной прислониться к стене. Отсюда, с пола, он может наблюдать, как жена Веннета стелет постель: опускает спинку кушетки, кладет простыни, одеяло, взбивает подушки; постель готова, и жена Веннета куда-то уходит.