Все рассаживаются, болтают. Женщина в шикарном розовом вечернем платье и мужчина в спортивном костюме и кедах танцуют, у мужчины не очень-то получается, он неуклюже подпрыгивает, женщину это смешит, она фыркает, вскоре им надоедает танцевать, и они садятся на свои места. Леопольд не понимает, что здесь, собственно, происходит или, вернее, творится. Ясно, что и оркестранты и все присутствующие в зале что-тознают. Очевидно, это связывает их, многие, видимо, знакомы; сдерживаемое волнение, написанное на их лицах, как бы говорит: скоро что-то произойдет, и люди ждут этого.
Чем дольше Леопольд присматривается к тому, что делается вокруг, тем больше поражается одному странному обстоятельству — ему кажется, будто многих из находящихся здесь он знает; хотя его одноклассник Урмас намного выше ростом; бухгалтерша из их учреждения хромает, а сейчас она грациозно порхает по залу; совсем близко от Леопольда, беседуя с дамой, стоит мужчина, смахивающий на Хельдура, только волосы у него не с проседью, а каштановые и вьются.
Незаметно для Леопольда (подобные вещи не бросаются в глаза) в зале меняется освещение — если раньше на светлых стенах сверкали бра, то теперь все помещение окутал мягкий золотисто-желтый свет и даже оркестр сменил ритмы вальса на анданте из хорошо знакомого Леопольду музыкального произведения. Гул голосов стих, всех словно охватила и сковала усталость, даже появление мужчины в вечернем костюме, который на этот раз выкрикивает лишь одно имя — Ланг! — не вносит оживления.
Кто-то называет его имя, зовет, велит следовать за собой. Леопольд растерянно озирается, возможно, он ослышался, но никто на его имя не отзывается, и тогда он встает и очень громко и внятно произносит:
— Леопольд Ланг — это я!
— Будьте добры следовать за мной, — слышится приятный голос, в котором, однако, звучат строгие официальные нотки — так говорят, когда арестовывают, препровождают в места заключения, в камеры пыток, такого приказа нельзя ослушаться, надо встать и идти, чтобы избежать еще более страшных последствий. Плохо освещенный коридор, двери. Вместо увеселительного заведения служебные помещения; он понимает, что его хитростью заманили в ловушку. Теперь придется держать ответ, хотя он не знает за собой никакой особой вины. Но то, что его окружает, призывает к осторожности. Малейшая ошибка может стать роковой. У него нет выхода. И внезапно его охватывает леденящий страх.
Просторный кабинет. Из-за стола встает тот самый мужчина, который утром приобрел у него картину. Мужчина протягивает руку для приветствия:
— Леопольд — могу я называть вас просто по имени? Итак, Леопольд, мне очень приятно, что вы находитесь в нашем доме, хотя я не совсем понимаю, как вы догадались прийти сюда, мы намеревались пригласить вас лишь завтра.
Леопольд садится на предложенный стул, замечает на подбородке покупателя картины щетину, удивлен: ведь утром он ее не видел. Быть может, каждый человек в новой обстановке выглядит иначе, думает он.
— Итак? — осведомляется мужчина. Эта манера говорить Леопольду знакома, но он никак не может припомнить, кто так говорит.
— Я попросил таксиста отвезти меня в увеселительное заведение, машина остановилась как раз перед этим домом, я долго не решался войти, стоял по другую сторону дороги под деревьями, — объясняет Леопольд, ему неловко за свое многословие, но слова сами собой слетают с языка. — Затем я сидел в зале, следил, кто чем занят, какая-то пара даже танцевала, потом изменилось освещение… У меня все время было такое впечатление, будто то, что вокруг меня происходит, — это чисто внешнее, нечто вроде декорации, что действительностьначнется за закрытыми дверями, хотя я не мог предположить, какой она будет. Я считал, что имею дело с увеселительным заведением, я почему-то не сомневался в этом.
— Вы и находитесь в увеселительном заведении, — улыбается покупатель картины. — Я его директор, можете называть меня просто Михкелем. Мику, Миша, Микаэл, Мишель, Мик, Микко, — смеется он, — представители каждой национальности называют меня по-своему, но я к этому привык.
Теперь Леопольду следовало бы сказать о письме — ведь развязка у него в руках: увеселительное заведение и его директор, но он медлит достать из кармана письмо, смотрит в улыбающееся лицо Михкеля и ждет.
— Две картины, которые вы показали на выставке, мы решили приобрести. Они очень подходят к нашему интерьеру, в дальнейшем мы бы хотели заказать у вас еще с десяток. Нас интересует, как вы отнесетесь к этому. Платить, разумеется, будем, исходя из самых высоких гонорарных норм, кроме всего прочего, это явилось бы для вас великолепной рекламой, у нас бывает много народу, много иностранцев, некоторые из наших посетителей занимают весьма высокое положение.
Читать дальше