Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

— Песик, песик… — успокаивал Таавет рвущуюся на цепи собаку. — Песик, давай дружить… — Собака рычала.

Таавет позвонил в дверь.

бывает, что вежливость требует от тебя улыбки, когда на самом деле тебе хочется плакать — нет ничего труднее и ничего проще, чем принять решение — возможности? возможности! возможности? — стоит появиться одному жениху, как они пойдут косяком — мучение это мать выбора — поезда, поезда, куда вы… — а может, это и к лучшему.

Когда в дверь позвонили, Марре сидела на кухне и перелистывала последний сборник стихов Э. Вереска. Она подолгу разглядывала какое-нибудь название, строчку, разрядку и хотя знала большинство из этих стихов наизусть, их текст внезапно показался ей чужим, каким-то надуманным, бесчувственным и вялым. В этот день она спала до обеда, а потом долго лежала, уставившись в потолок. Она помнила, что маленькой девочкой (в то время отец еще только строил дом) спала в комнате с фанерным потолком, где всегда было на что смотреть — это был богатый приключениями, таинственный и даже немного жутковатый потолок. А теперь ей приходилось смотреть в белую пустоту… Когда она наконец оделась и сошла вниз, мать с отцом сидели в гостиной перед телевизором и смотрели какой-то детский военный фильм. В кухне на столе стояла кружка с молоком и лежали бутерброды с ветчиной и сыром. Она была рада, что ей не придется говорить с матерью о выставке, банкете, выслушивать, кто что сказал, но она знала, что этот разговор просто откладывается до тех пор, пока плохие герои фильма не понесут заслуженного наказания. Выпив немного молока, она убрала со стола и снова вернулась в свою комнату, но уже через какое-то время почувствовала, что эта комната ей ненавистна. Она не понимала, отчего, ведь она жила здесь, как в своем королевстве, мать редко заглядывала сюда, и Марре могла быть одна, сама по себе… А теперь любая вещь здесь приводила ее в отчаяние, стены, потолок, пол, окно, плакаты на стенах — все это давило, все смертельно надоело, Марре казалось, что в течение многих лет она ничем другим не занимается, как только глядит на них. Она решила, что сядет перед телевизором и будет смотреть фильм, но уже на лестнице повернула обратно, потому что в скучных местах мать непременно завела бы с ней разговор о вчерашнем дне. Взяв с полки сборник стихов Вереска, Марре прошла на кухню и села читать. Из телевизора до нее доносились ружейные или пистолетные выстрелы: кого-то убивали, кто-то умирал, на самом же деле актеры получали гонорар. Мать рассказывала, что когда Марре была маленькой, она ужасно серьезно воспринимала все, что происходило на экране, и они остерегались водить ее в кино, потому что если в фильме происходило что-то страшное, она весь вечер плакала.

Она не отрываясь смотрела на строчки стихов, родившиеся в голове Вереска, на этот строй безжизненных черных букв на белом листе бумаги (почему книги печатают только на белой бумаге?) и неожиданно подумала, что, быть может, Вереск вовсе не такой большой поэт… Но тотчас же что-то в ней отмело эту мысль, и, чтобы больше не думать, она выглянула в окно и увидела голову пса, высунувшуюся из отверстия будки, и воробьев, клевавших из его миски. Зимой из его миски повадилась есть ворона, но после многих тщетных попыток псу все же удалось загрызть ее, а вернее, сильно подрать, утром дохлая ворона валялась возле крыльца. В ту ночь шел небольшой снег, и тонкий белый слой запорошил следы крови. «…я слов прекрасных лжи сказать тебе не вправе…» Взгляд Марре снова скользнул по раскрытой книге, но она быстро отвела его и увидела, что воробьи вспорхнули в воздух, а пес выскочил из будки. Какой-то мужчина в серой шляпе вошел в калитку — литературовед Кюльванд, догадалась Марре, он ведь должен был прийти ко мне в гости, с испугом подумала она. В первое мгновение Марре захотелось бежать к матери, просить, чтобы та сказала, что дочери нет дома, однако она не двинулась с места. Кюльванд остановился, было такое впечатление, будто он разговаривает с собакой. Я, наверное, чудовищно выгляжу, промелькнуло у Марре, надо пойти наверх, привести себя в порядок. Но она продолжала смотреть ничего не выражающим взглядом, как Кюльванд исчез из поля зрения, скрывшись за туей. И вслед за этим раздался звонок в дверь.

…Гостеприимство требует от хозяев предупредительности в отношении к гостю. Не следует заставлять его долго ждать одного в комнате. Даже пятиминутное ожидание будет означать невнимание к гостю. В исключительных случаях, если гостя приходится оставить одного, ему предлагают журнал или газету. Если звонит телефон или хозяина ненадолго вызывают, то следует извиниться перед гостем. Разговор по телефону не затягивают. Если в присутствии гостя будет получена телеграмма или письмо, спрашивают разрешения их прочитать. Если письмо длинное и нет необходимости его читать, его откладывают в сторону. Гостю предлагают самое удобное место. Стало обычаем угощать гостей. При непродолжительном посещении стол накрывать не надо. Долг гостеприимства будет выполнен, если вы предложите гостю на красивом блюде фрукты, ягоды или сладости, чашку кофе, чая или домашнего освежающего напитка. Если дома есть вино, можно предложить бокал вина. Угощение не должно быть обильным. Гораздо важнее, чтобы оно доставляло удовольствие и было вкусным. Угощают согласно своим возможностям. Гостей, пришедших неожиданно и на короткое время, обычно не угощают. Но и неожиданных гостей не следует принимать в неподобающем виде (в ночной рубашке, подтяжках, пижаме и т. д.) [10] Ийна Аасмаа. Как себя вести, издание второе, исправленное и дополненное. Изд-во «Валгус». Таллин, 1968. .