Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Таавет сел за столик, где средних лет лысый мужчина, держа в руках газету, решал кроссворд. Сосисок не было, были сардельки. Сосиски были вчера, сказала ему краснощекая девушка в белом платке, повязанном на затылке. Таавет сделал глоток обжигающего кофе, ткнул вилкой в тугую сардельку, из нее брызнул сок, а может, вода, и сосед по столику, как бы спрашивая, произнес:

— Сельская капелла показательного совхоза С. Из десяти букв.

Таавет старался разрезать сардельку, нож был тупой и только расплющивал ее, теперь сок потек с обоих концов, с грехом пополам Таавету удалось отрезать от сардельки кусочек, и только он сунул его в рот, как сосед — на этот раз уже требовательно — повторил свой вопрос. Таавет, который в этот момент жевал, пожал плечами.

— Черт, откуда мне знать сельскую капеллу какого-то совхоза, — выругался мужчина и издал звук, похожий на звук плевка. Капуста была слишком кислой. — Город в Болгарии? — спросил любитель кроссвордов.

Таавет, успевший к этому времени прожевать кусок, подбросил:

— Плевен.

— Годится… Но здесь третья буква должна быть «р», — буркнул мужчина.

— Тогда Бургаз, — прокартавил Таавет и решил, что больше не скажет ни слова, поест и уйдет.

— Годится! — воскликнул мужчина и радостно протянул Таавету руку: — Симпсик. Я каждое утро сижу здесь, вы меня не знаете, зато весь город знает.

— Кюльванд, — сквозь зубы процедил Таавет.

— Эстонский писатель из пяти букв: вторая «р», третья «о»?

Таавет стал думать, внезапно поймал себя на мысли, что старательно думает вместе с этим мужчиной, и ему почему-то стало неловко перед самим собой, однако, прожевав, он все-таки назвал имя писателя.

— Точно. Послушайте, из вас еще выйдет толк, — одобрительно произнес сосед по столику.

Когда Таавет снова очутился на залитой солнцем улице, ему в голову пришла странная мысль, что он начинает вживаться в атмосферу этого города или, вернее, город начинает затягивать его в себя. Уже он приветствует на улице знакомых, и когда в следующий раз окажется в молочном баре, его встретят там как своего… А может, и впрямь было бы славно и уютно обосноваться в этом городе. С Марре. Растить детей, жить милой семейной жизнью, по вечерам спорить о прочитанном или увиденном. Однако еще есть время подумать, прежде всего надо поговорить с Марре, может, Марре и согласится стать его женой… Он понял, что все утро принимал свою мечту за реальность, слово «однако» отрезвило его и снова вселило беспокойство. Мир сменил свои краски: жизнерадостные тона уступили место тревожным.

Он без особого труда нашел рынок. Но роз нигде не было. (Может быть, их раскупили по случаю открытия выставки?) С рыночных прилавков на него глядели прошлогодние яблоки, суповая зелень, веники, чеснок и лук, кислая капуста и соленые огурцы, а также урожай этого года — веточки вербы в сережках, бессмертники и высаженные в корзиночки крокусы: голубые, лиловые, белые, желтые. Бедная Марре, сегодня ей, видимо, придется остаться без роз, но откуда он вообще взял, что в это время года на базаре можно найти розы (а где же их тогда продают?), он с удивлением подумал, что уже и не помнит, когда дарил кому-нибудь цветы. На чей-то день рождения? В последнее время он даже на дни рождения не ходил. Ему стало жаль себя, что он так одинок.

Он стоял посреди оживленной рыночной площади, люди что-то покупали или искали, что бы такое купить; из будки, на которой горделиво красовалась вывеска «Комиссионный магазин», доносились звуки аккордеона. Таавет отправился в сторону этих звуков, вошел в будку и увидел мужчину, который с удовольствием наигрывал какую-то танцевальную мелодию, в такт ударяя ногой по полу, как по барабану.

— Не хватит ли, — жалобным голосом произнесла продавщица.

— Послушайте, человек хочет попробовать инструмент, вдруг еще разладится, — выступил кто-то в защиту музыканта. Люди стояли и отбивали ногой такт. Таавет заметил, что и он постукивает ногой по грязному полу.

— Аккордеон не может разладиться, — нервно заявила продавщица. — Если не собираетесь покупать, верните.

«Весьма забавно», — пробормотал Таавет, уже в который раз прогуливаясь вдоль прилавков. «Яблоки, яблоки, настоящие эстонские яблоки!» — выкрикивала женщина в каракулевой шапке. В дальнем углу рынка торговали поросятами. Розовых и хрюкающих, их засовывали в мешок, взваливали трепыхающуюся ношу на спину и тащили в багажник машины. Тут же, поблизости, продавали и покупали подержанные машины — поглаживали, похлопывали, смотрели, пробовали, изучали, щупали… В витрине киоска лежали пестрые платки. А что, если подарить Марре платок, ведь в старину, возвращаясь с ярмарки, невесте всегда дарили платок, невеста стыдливо улыбалась, кокетливо накидывала платок на плечи, примеряла его на голову… Теперь вместо лошадей покупают автомобили, невестам дарят заграничные пластинки в пестрых обложках, похожих на пестрые платки; дарят южные цветы, которые торговцы в кепках выуживают из огромных чемоданов; дарят отечественные лотерейные билеты, на которые можно выиграть необходимые в домашнем хозяйстве стиральные машины, холодильники, ковры, пылесосы, машины, велосипеды или рублевые бумажки. Таавет хотел подарить Марре розы, но вынужден был довольствоваться желтым крокусом, который, подобно птенцу, сидел в корзинке-гнездышке. «Потом ткнете луковицу в землю, пойдут новые луковки», — наставляла его торговка крокусами. «Так мы и сделаем», — пообещал Таавет и подумал, как замечательно, если б то, что он сейчас сказал, осуществилось.