Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Раздались два, одинаковой продолжительности, звонка. А затем шаги матери, голоса. Пес все еще лаял, воробьи ждали на вишне, когда он наконец полезет назад в будку. «Марре, к тебе гость», — крикнула мать, и на лестнице послышались шаги, мать поднималась наверх. Она думает, что я еще сплю… Чего ради этот Кюльванд решил прийти ко мне в гости? О чем мне с ним говорить? Посидел бы лучше с родителями и посмотрел телевизор, если ему больше делать нечего, устало подумала Марре… Тем не менее она поправила прическу, медленно поднялась и направилась в гостиную. Кюльванд с каким-то растерянным видом стоял посреди комнаты, а отец усаживал его в кресло перед телевизором. «Интересно, где сядет теперь мать?» — почему-то подумала Марре.

— Здравствуйте, — сказала она и улыбнулась.

— Здравствуйте, Марре, — сказал Таавет и протянул ей корзиночку с крокусом, — этот вестник весны — вам.

Марре обратила внимание, что гость сильно картавит, и удивилась, что не заметила этого раньше.

— Как мило, — сказала она, принимая цветок.

— Может быть, ты пригласишь гостя в свою комнату, — предложила мать, и это означало, что она успела засунуть в шкаф постельное белье, а также, что на экране разворачиваются какие-то увлекательные события.

— Познакомьтесь: литературовед Кюльванд — мои родители, — сказала Марре и заметила, как в глазах матери сверкнуло любопытство.

— Впрочем, вы можете и здесь беседовать, — неожиданно передумала мать, — цвета у нашего телевизора не бог весть какие, но смотреть можно.

Этого удовольствия я тебе, моя дорогая, не доставлю, желчно подумала Марре.

— Пойдемте, — сказала она Кюльванду.

— Я сварю кофе, — крикнула им вслед мать.

— У вас здесь замечательное ателье, — произнес Таавет, обводя взглядом комнату и потирая руки так, словно он их мыл.

— Ах, да что тут замечательного… — возразила Марре, ставя на подоконник корзиночку с крокусом. И внезапно ей стало неловко: в прошлом году она разрисовала стену синими и красными силуэтами людей. Примерно такую же стену она видела в каком-то польском журнале и пришла тогда от нее в восторг… (Странно, когда здесь был Вереск, ей и в голову не пришло стыдиться этого ребячества, подумала она.) Через некоторое время Марре сказала, что ей бы хотелось обтянуть стены гобеленом.

— Но вы же забрызгаете его красками, — предостерег Кюльванд, все еще потирая руки.

— Я не очень-то разбрызгиваю краски, когда пишу картины. — Ей внезапно стало неловко, что пол возле мольберта был безупречно чист (обычно, начиная работать, она стелила на пол большой лист плотной бумаги, а если где-то и оказывалось пятно краски, она тут же стирала его скипидаром). — Что же вы все стоите, садитесь, — сказала она Кюльванду.

— Успеется, — ответил научный сотрудник, все еще обводя глазами комнату. Когда Марре села на диван, Таавет подошел к книжной полке и принялся разглядывать ее. В комнате возникло тягостное молчание. Таавет продолжал разглядывать книги, а Марре думала, что следовало бы что-то сказать или спросить, но с таким же успехом это мог сделать и научный сотрудник. Марре прислонилась к спинке дивана и вспомнила, как они с Вереском опускали эту спинку, это был единственный раз, когда диван превратился в ложе для двоих, Марре почувствовала, как у нее напряглись нервы. Она встала, подошла к письменному столу, достала из ящика пачку сигарет и спички и поставила на стол раковину, которой пользовалась иногда вместо пепельницы.

— Я и не знал, что вы курите, — удивился Кюльванд и протянул Марре свою пачку сигарет. Тон мужчины испугал Марре, совсем как у отца, узнавшего о какой-нибудь дурной привычке своего ребенка.

— Я редко… — начала Марре, но тут же пожалела — как будто она оправдывается… «Какого черта тебе здесь надо?» — хотелось ей спросить Таавета.

Кюльванд присел на край дивана и тоже закурил.

— Я прочел ваши стихи в молодежном журнале и хотел бы задать вам вопрос: скажите, когда вы писали стихотворение «Октябрь, поздний вечер», вы имели в виду нашу прогулку по берегу моря? — как-то нерешительно, словно подыскивая слова, спросил он.

Черта с два, мысленно огрызнулась Марре, но вместо того, чтобы сказать какую-нибудь резкость, она с задумчивым видом выпустила колечко дыма и произнесла:

— Да, это действительно была чудесная прогулка. — И снова наступило молчание.

В дверях появилась мать: «Марре, голубушка, спустись на минутку вниз». Голубушка с облегчением вздохнула, извинилась и огляделась вокруг, ища, чем бы занять литературоведа, но, поскольку ничего подходящего ей на глаза не попалось, она решила, что пусть мужчина развлечет себя курением.