Елена Посвятовская - Важенка. Портрет самозванки

Важенка еле ноги унесла.

Домой на зимние каникулы она не поехала — ведь мать была в октябре. Но ее нетерпеливо ждали летом, на весь август, месяц, в котором она планировала сдавать новые вступительные.

— Я не понимаю, как ты собираешься поступать без справки с работы. Что ты целый год делала? Где была? Просто могут отказать в приеме документов, да и все, — говорил Аркадий, когда был недоволен ею.

Осознание, где, собственно, эту справку брать, приходило к нему, как правило, в постели.

— Надо ближе к июлю подсуетиться, маленький, справку тебе сделать, что ты год у меня в химчистке на приемке работала, ну, или гладильщицей. Кем хочешь, приемщицей или гладильщицей? — что-то очень забавное виделось ему в этом выборе, и он буквально заходился от смеха.

Утром Важенка подолгу лежала в кровати, вслушивалась в старухин настрой, который определяла по силе дверных хлопков. Иногда та зверела так, что подгоняла все звуки к самой Важенкиной комнате — расправляла мокрое белье, молола кофе, позвякивая дужками ведер, мыла, скоблила пол в коридоре — доброе утро, бездельница! Жизнь на пороховой бочке. Вот и сейчас Зинаида Леонидовна поднесла телефонный аппарат почти к самой ее двери и громко рассказывала подруге Шурочке, как с утра съездила на Кондратьевский:

— За кило грецких нечищеных шесть рублей черножопые ломят. Я ему: глаза твои бесстыжие, совесть у тебя есть? Думала, свининки на отбивные Олежеку взять, так ведь нет же…

Важенка с грохотом распахнула дверь. Бабка, охнув, метнулась в сторону.

— Доброе утро, Зинаида Леонидовна! — не взглянула на старушку, которая, показательно задыхаясь, пыталась нащупать сердце через овчинную жилетку и толстую грудь.

Олежка — ее сын, худосочный гегемон в черных усах — занимал еще одну комнату с женой, воспиталкой в детском саду, рослой и молчаливой девахой из области. Как говорил Аркадий, с пустым и порочным взглядом. Больше всего Важенку забавляло, что у той в городке после восьмого класса, когда школа избавляется от всех неблагополучных, для девушек оставался лишь один путь продолжить образование — в педучилище. Потому почти две трети будущих дошкольных воспитателей ранее состояли на учете в детской комнате милиции.

— Что смешного? — зевал Аркадий. — Так везде, чтоб ты знала. Замкнутый круг.

Сегодня воскресенье и, значит, вечером поедут в Канатник, модный зеркальный бар при гостинице “Ленинград”. Поужинают с Аркадием в ресторане и спустятся на дискотеку. Важенка приободрилась, уже энергичнее шуровала зубной щеткой под мерное гудение газовой колонки.

— Скорее, Котя, через десять минут уже, — раздалось за дверью.

Это хозяйка четвертой, последней комнаты предупреждала муженька, что до “Утренней почты” надо успеть сварганить яичницу. Эти два события, яичница и Юрий Николаев, должны были обязательно совпадать по времени. Хлеб и зрелище. Они взволнованно протопали на кухню.

Важенка немедленно отправилась понаблюдать за своими “любимцами”. Возилась с кофе и бутербродами, вытягивала шею, чтобы ничего не пропустить.

Молодожены, похожие на парочку белых крысят, переехали в квартиру незадолго до нее, в бывшую комнату алкоголика Борьки, замерзшего в сугробе прошлой зимой. Переклеили обои в светлое, отциклевали паркет, тахта из комиссионки, из нее пришлось потом выводить клопов, пододеяльники с голубыми цветочками. Она на вилке кружила по сковороде кусочек масла, он нарезал кругляшами сосиски. Стук ножа о досочку, чистый юный голос по радио: “Спой-ка с нами, перепелка, перепелочка…” [5] Песня на слова М. Матусовского, музыка В. Шаинского.

Она кивнула: можно! Он аккуратно сгрузил сосиски на чугун, лаковый от масла. Она принялась их поджаривать с двух сторон — он обдал кипятком заварной чайник. Потом по сигналу он разбивал на сосиски яйца, а она забирала у него их рук скорлупки, вставляла их одну в другую и в мусор ровненьким столбиком. Важенка мучилась улыбкой. Посолила, поперчила, пока он нарезал колбасу и хлеб. Котя, может, сырку туда потереть? сырку в яишенко, м?

Одной прихваткой он взял ручку сковороды, другой поддерживал снизу, она следом с деревянной подставочкой. Торопливо вернулись за чайником и кружками, распределили, кто что несет, — скорее, начинается! Важенка успела услышать, что где-то там, в самом сердце идиллии, Юрий Николаев тоже радуется, что они успели. Доброе утро, дорогие друзья!

Через тридцать минут начнется обратное движение — грязную посуду нельзя на потом! У него на плече забелеет кухонное полотенце, чтобы мгновенно вытирать все, что она вымоет. Он протрет, и в сушилку по росту.