Карел Конрад - Отбой!

Мы уже смертельно устали от каждодневных караулов. Но разве можно спокойно лечь спать, если ты знаешь, что часовые у ворот ненадежны, несут службу спустя рукава, как им вздумается. Противник легко может напасть на спящую казарму и перерезать всех нас кухонными ножами, даже оружия не потребуется. Уж лучше встать, стряхнуть с одежды солому — что-то не спится, хотя все тело как избитое — и снова стать в караул.

Эмануэль и его группа до смерти умаялись от ежедневной службы, ходят немытые, небритые, безразличные к грязи, искусанные вшами. Разумеется, эта горсточка энтузиастов отчасти сама виновата в таком положении. Своим рвением и работой за других они избаловали товарищей. Ребята отговаривались и всячески увиливали от караульной службы; иногда даже отказывались напрямик, рассчитывая, что после этого за них пойдут в караул другие — кто-нибудь из кучки энтузиастов.

В чем же дело, что произошло с нашими добровольцами? То ли они разочарованы, потому что представляли себе наш поход иначе, увлекательнее? Или в их сердцах иссяк энтузиазм, который снова добровольно привел их в армию? Значит, этого подъема хватило лишь на несколько дней? А теперь опять возобладало прежнее отвращение к войне? Слишком долго и упорно воспитывали мы в себе это чувство, служа в австрийской армии. А быть может, добровольцев охватила безудержная жажда свободы? Или дух анархии оказался в этих милых парнях сильнее голоса рассудка? Или им вдруг надоело все это, просто надоело, их разочаровал показной лицемерный демократизм. Возрастной состав батальона разнороден, умонастроения очень различны, — и у рядовых и у командиров. Офицеры подчас пускают в ход патриотическую фразеологию, чтобы поднять дух солдат, а может быть, и свой собственный. Но кругом слишком много соблазнов для любого воина этой нерегулярной армии. И соблазны оказались слишком заманчивыми, а успех легко достижимым. Каждый чувствует себя хозяином положения, завоевателем, а власть, даже близость власти, портит людей. Все в нашем войске так бестолково, так непродуманно… а, впрочем, может быть, это-то и хорошо. Как плохие наемники, собранные с бору да с сосенки, мы не проникнуты настоящей любовью к военному ремеслу. Смертельно усталые, заросшие грязью, мы ждем неведомых событий, которые изменят лицо Европы.

Душа зудит, как небритое лицо.

Кто знает, не бросится ли на нас из темноты вражеский отряд… А добровольцы тем временем бесстрашно осаждают публичные дома, как гуситы крепость Раби.

Неведомо, кто за нами, кто перед нами, кто справа, кто слева, — кругом только мрак.

У офицеров даже нет карты местности, они взяли у Эмана схему железных дорог Венгрии, которую он содрал с доски на тренчинском вокзале.

Идет снег. Чарующее новолуние в Белых Карпатах, манящий шум города.

Голова моя трещит от усталости, кажется, что на меня возложена забота о всех нас. Как не тверда моя вера, как мало доверия к будущему! Это надо преодолеть!

Идет снег.

До чего гнетуще это постоянное беспокойство! Все кругом словно рушится, ни на кого нельзя положиться. Даже на собственную веру. Столько опасений и надежд переплелось в душе, я хожу как в лихорадке. Вспоминаются слова Губачека о богачах, которые и сейчас жаждут всесильной власти.

Великие события творятся в мире, а мы валяемся на соломе, истоптанной солдатскими сапогами, почти превратившейся в труху. Мы спим не раздеваясь. Бездомные собаки, чьи хозяева бежали от нас, кладут свои мокрые морды нам на ноги. Бездомные собаки! Эмануэль приваживал их со всего города, они привязались к нам и не отходят ни на шаг, когда мы стоим в карауле, вглядываясь во тьму. Воет метель. Не спят ли наши часовые? Или, оставив винтовки у ворот, они забежали «на минутку погреться» в трактир?

В батальоне у нас сплошная расхлябанность, бестолковщина, дисциплина совсем расшатана, словно она зиждилась лишь на пустых словах. Мы яростно сопротивляемся этому разложению, не столько из убежденности, сколько из упрямства и чувства чести.

Я смотрю во тьму, непроницаемую, как черное сукно. Где ты, родной дом, почему мы даже не вспоминаем о тебе? Мыслями мы там, впереди, в этом мраке, широко раскрыв глаза, мы стараемся проникнуть сквозь него.

С отвращением вспоминаю о том, что сегодня ночью ребята из нашего батальона несли полные ведерки кофе из батальонной кухни в кабачок. Двое добровольцев, шутки ради, взяв винтовки наперевес, «конвоировали» этот кофе. Мол, в кабачке, с приятным дамским обществом не хватило черного кофе, слишком много там набралось военных гостей.