Ольга Гладышева - Оползень

— Цветные не желаете ли? — осведомился Мезенцев.

— Мы хотим это… коричневые, — сказал парень.

— Ага, значит, в сепии… Это будет подороже… Головки вот так, поближе!

Девушка отшатнулась от его рук, протянутых к ней, потом деревянно склонила головку в мелкой паровой завивке к своему парню.

— Улыбнулись! Минуточку…

Николай Венедиктович нырнул под черное покрывало:

— Возьмите своего спутника под правую руку. Как бы собрались в далекий жизненный путь!

Женщина с помятым лицом все ждала. Освободившись, он отыскал ее фотоснимки: конечно, грубая, от руки, цветная подмалевка, он и сам это знал.

— Страх какой! — с отвращением сказала женщина, разглядывая свое изображение. — Что вы со мной сделали? Разве я такая?

— Это не я, мадам, это время. Темпора, так сказать, мутантур, и мы уже не узнаем себя. Разве и я был такой когда-то, как сейчас?

Женщина все еще обалдело смотрела на снимки:

— Только деньги выкинула!

— Да бы и сейчас еще очень миловидны, мадам, такая солидная, самостоятельная дамочка, — суетился Мезенцев. — Я бы сам не отказался видеть вас подругой жизни. Так сказать, рука об руку в далекий жизненный путь! Вас как зовут, позвольте полюбопытствовать?

— Дале-екий! — передразнила женщина. — Жених! Тебе уж не далеко ехать осталось.

Она хлопнула дверью так, что портреты колхозниц осуждающе закачались.

— Нахалка! — прошептал Николай Венедиктович и невольно мельком оглядел себя в зеркале. — Как было это племя подлое, так и осталось, бабье треклятое.

В пустом читальном зале районной библиотеки было сумрачно от накрахмаленных до ледяной неподвижности штор, от чисто вымытых фикусов по углам. За окнами висел редкий крупный снег.

Александр Николаевич читал пожелтевший журнал тридцатых годов «Золото и платина», когда в своей полотняной блузе и неизменной меховой жилетке появился Николай Венедиктович.

— Вот вы не верите методе Пархона, а напрасно, — попенял он ему, подсаживаясь и кладя ноги в валенках одну на другую.

Неверно говорят, что за модой гонится лишь молодежь. У стариков тоже бывают свои модные поветрия. Девушки тогда носили туфли с узкими носами на каблуках-шпильках, прическу «Мир» и крахмальные юбки под платьем. Старики в то время еще не слыхивали о целительных диетах: рисовой, овощной, белковой. Гимнастика была одна — зарядка под радио. О чудесах, какие делают с человеком бег трусцой или голодание, не подозревали. Тем не менее наблюдалось массовое и упорное стремление к омоложению. Говорили с завистью о гормонах, о пересадке желез, но это было где-то там, в столице, для избранных. Завидовали жутко. Товарищ Мякишин, человек, широко известный, можно сказать, прославившийся выведением необыкновенного георгина лимонного цвета, многократно обращался в Москву с просьбой пересадить и ему что-нибудь. Но безрезультатно. Впервые услышали о таком понятии, как блат.

Простыми, всем доступными средствами, ведущими к желанной цели помолодеть, были сначала почему-то глюкоза, потом новокаин — пример искренних научных заблуждений.

Кася практиковала со страстью, безвозмездно. Шприц, не переставая, кипел у нее на плитке.

— Я лично определенно темнею, — радовался Мезенцев. — Смотрите, вот и вот, — он показал на голову. — Стал уже не чисто седой, а сивый. Я вам очень рекомендую не бросать уколы новокаина. Неужели вы ничего не чувствуете?

Он ждал, что эти уколы по методе Пархона повернут его жизнь вспять, возвратят ему мускулы, эластичность кожи, блеск глаз, а может быть (это было бы самое лучшее), возвратят давно утраченное чувство, что жить на свете все-таки стоило.

— Возможно, что новокаин-то вас и возродит, — снисходительно согласился Александр Николаевич.

— Да я о вас главным образом пекусь! — взволновался Мезенцев.

— Не трудитесь. Я отлично себя чувствую. Сегодня утром, например, проснулся и чувствую, что мне не сто двадцать, как обычно, а всего только восемьдесят.

— Нет, не шутите, Александр Николаевич!.. Что это вы читаете? «Золото и платина»? Гм… занятный журнальчик. Тянет к старому?

Он пытливо уставился на Осколова.

— Вы консерватор немножко, да? Ну, смеюсь, конечно, не обижайтесь! Хотя должен вам заметить, жизнь бежит, прямо-таки несется вперед. Что вчера было мракобесие, сегодня передовое слово науки.

— Неужели? — сухо спросил Александр Николаевич, листая журнал.

— Да! Например, генетика-кибернетика! — с вызовом сказал Николай Венедиктович. — Не слыхали? А уж все давно об этом говорят. Вы уперты в прошлое, вот и отстаете. Надо все-таки в ногу шагать с жизнью-то, поспешать, поторапливаться! А то так и останетесь в убеждении, что генетика — лженаука. Я, между прочим, новость принес: дыхание по индийской системе. Вот и журнал у вас какой-то желтый от старости. Значит, дыхание такое особое, необычайно помогает. Просветление какое-то делается. Вот смотрите, вдыхаешь одной ноздрей, другую зажимаешь. Потом ее отпускаешь, и выдыхаешь ей, а эту, напротив, зажимаешь.