Александр Мелихов - Тризна

Новый знакомец с неизменной скорбной усмешкой делился впечатлениями сегодняшнего утра: досрочно вернувшись из командировки, он обнаружил в своей постели незнакомого мужчину. Это бы, как он выразился, еще ничего, но в той же постели оказалась и его жена…

– Дочку отвозил к теще – все женщины набрасываются: ах, какая хорошенькая! Отцовскому сердцу, конечно, приятно… Я ее родителям все рассказал, пусть знают, кого воспитали. Теща не верит: не может быть. Я ей говорю: жаль, что я этого товарища к вам в мешке не доставил. А тесть у нас мудрый как черт – я же тебе говорил: ты по командировкам сидишь, а голубить ее я буду? Ну и что мне теперь делать? Я по восемьсот рублей, по тысяче с депонента снимал…

Он говорил совершенно спокойно, только улыбался скорбно. Но обращался за сочувствием опять же к Евсееву. Чтобы привлечь к себе внимание и как бы даже не отстать от обманутого мужа, Ратмир Андреевич вдруг грозно потребовал:

– Евсеев! Поклянись, что никому не скажешь! Моя жена тоже путается с психологом.

– Как это – с психологом? – кажется, только это их и заинтересовало.

– Какая разница! Работает на кафедре психологии.

– А… против психолога, конечно…

Ратмир Андреевич в отчаянии попытался выдвинуться красочным рассказом, как Валерка Смольников отправил жену на пикник с сослуживцами, а получил ее обратно из больницы с ожогами задней части – прыгали нагишом через костер, разведенный на природе. Но и эту историю сдружившиеся стихолюбы оставили без внимания, увлеченные психологическими тонкостями современного брака.

Внезапно скорбный блондин завелся и предложил остаток вечера провести у его знакомой, которую он имел в своем донжуанском списке, – не беспокойтесь, он тоже не терял времени даром и поимел целую кучу любовных приключений – в Ленинграде не найти такой улицы или сквера, где бы он их не имел. После командировки он был при деньгах – успел снять с депонента, и вообще он генеральский сын. Он совал официанту десятки, распихивал всем по карманам бутылки и свертки с балыком нототении, беззастенчиво отбивая у Ратмира Андреевича центральную роль бесшабашного кутилы.

Он и в такси кидался от окна к окну: вот, и здесь он имел любовное приключение, и там любовное приключение, и вон в той беседке, и на этом чердаке. Все эти достопримечательности он показывал опять-таки Евсееву. Они так орали, что таксист пригрозил их высадить; но тут уже на высоте оказался Ратмир Андреевич:

– Как?! Героя Социалистического Труда среди ночи высаживать?! – гаркнул он, и таксист смирился.

Валерка Смольников был особенно горазд на такие штуки.

Генеральский сын долго не мог найти дом своей знакомой: с одной стороны там должен быть бетонный забор, с другой – кирпичная труба, но каждый раз в пейзаже чего-то недоставало: появлялась труба – исчезал забор, и наоборот. Наконец приятели цугом вошли в гулкий по-ночному подъезд, поднялись по лестнице, усеивая ступени ломтиками балыка.

Однако к знакомой откуда-то приехали родители и не желали впускать трех нетрезвых мужчин, хотя генеральский сын без устали жал на кнопку звонка с интервалом пять секунд.

Ратмир Андреевич попытался кончить дело по-интеллигентному.

– Извините, пожалуйста, я три часа назад защитил докторскую диссертацию…

– Если вы сейчас же не уйдете, мы вызовем милицию!

А у Валерки Смольникова наверняка бы проскочило… Он раз в гостинице представился: академик Смольников, у вас должен быть мой номер, быстренько, быстренько…

Евсеев оторвал генеральского сына от звонка лишь тем, что сграбастал весь гвардейский караул бутылок, выстроившихся вдоль перил, и поволок вниз. Ратмир Андреевич пытался распоряжаться на правах наиболее бывалого, но даже сами претензии эти не замечались.

Действительность из стройного сюжетного повествования превратилась в серию разрозненных эпизодов. Откуда-то возник ночной снежный парк, и они, приплясывая, как ночные сторожа, пили каждый из своей бутылки, разложив припасы на пышной от снега скамье, на которой обманутый муж, разумеется, тоже имел когда-то любовное приключение. Закусывали все той же многострадальной нототенией с ледком, раскапывая ее в снегу, куда она не уставала вываливаться сквозь все новые и новые дырки в пакетах.

У следующей скамьи, метрах в двадцати, при свете колючих морозных звезд приплясывала другая компания призраков. Ратмир Андреевич, сделавшись дальновидным и многоопытным, не переставал предостерегать от контактов с соседями: «Мужики, запомнили: мы их не замечаем». Но контакты все-таки возникли, и незнакомой женщине уже вручалась бутылка и нототения. Потом некто в черном кожаном пальто, похожий на эсэсовца, тащил ее за руку, и его пальто сверкало под звездами, как антрацит.