Александр Мелихов - Тризна

Что выбросили на этой стороне и как об этом узнали на противоположной, Олег, разумеется, не выяснил; по всей вероятности, это был единственный достоверный случай телепатии. Зато на следующий день Олег зашел в Гостиный купить тетрадку и, проходя мимо какого-то шмоточного отдела, увидел знакомую белоснежную молнию и налитой подбородок, вздувшийся, как грелка, с которой брюзгливо-представительно свисали латиноамериканские усы. На эти усы с юным обожанием смотрела не такая уж юная продавщица, и Олег получил от своей совести сразу два удара под душу: удар омерзения и удар стыда за это омерзение – уж очень беззащитной выглядела среди толкучки эта улыбка робкой влюбленности на не слишком юном лице.

И прямо-таки священный ужас закрался в душу: да что же это за народ, если у них смотрят, как на героя, на эту водянку с усами, мчащуюся во всю коротконогую прыть от лавки к лавке! И… и как же им все-таки не стыдно быть такой швалью?..

С тех пор Олег проходил мимо этих молодцов не только с той инстинктивной ненавистью отвращения, которую он испытывал к паукам или крысам, но и с некоторой долей почти мистического страха – сумели же переступить. Через гордость, через красоту… Да люди ли они? Похоже, ими и для них и создавались экономические теории.

Проблема Легара мигом унесла бы его из этой помойки, но с артюхинскими книжками так не получалось: «Указанное соответствие не дает оснований для количественного сравнения результатов производства или измерения эффективности производства, взятого в плане как количественном, так и качественном», – казалось, эти зануды искренне считали, что тусклое и тягомотное – это и есть умное. Курсовик третьесортного третьекурсника у них считается математической теорией, мысленно плевался Олег, но потом какая-нибудь случайная фраза включала его собственное воображение, гнавшее его сначала в коридор, потом на улицу.

Любая книга черпает из тебя же, и из пустоты или из помойки она и зачерпнет…

Осторожно неся себя, словно кастрюлю с кипятком, он брел в промзоны, на товарные станции, – а в кипятке варилось, варилось… К нему вернулось чувство мировых взаимосвязей, и радостно было ощущать, что работа и его души частью зарождается здесь, в лязге сталкивающихся вагонов и дыме фабричных труб, – как один и тот же желудок питает и мышцы, и ногти, и мозг, и глаза. Он любовно поглядывал на цистерны, чумазо-лоснящиеся, как поросята, хотя в чумазости их и не было ничего хорошего – это же расплесканное горючее.

На товарной станции ему и открылось: показатели – это дела, по которым судят о тебе. Вот он всю жизнь боялся опозориться, что-то хотел показать другим и себе – это и были его показатели. Показатели требовали – и конструктор по ночам сидел над чертежами; показатели требовали – и директор завода топил его изобретение…

И Олег проникался ко всему окружающему отеческой нежностью. Ему начинало казаться, что товарняки перегоняют по натруженным жилам-рельсам его собственную кровь – лес, металл, уголь, нефть… Ее добывали где-то люди, проливавшие пот девяносто шестой пробы, и ее же расплескивали такие же люди, подпавшие под власть других показателей. А вот если придумать такие показатели, чтоб каждый тянул одеяло на себя, а получалось, что все тянут в нужную сторону…

Нет, лучше не показатели, а цели: показатели – это то, что мы показываем, а цели – к чему на самом деле стремимся. Люди, разумеется, стремятся к тому, чтобы ощущать себя красивыми и бессмертными, хотя бы в слиянии с каким-то Великим Потоком – все остальное только суррогаты бессмертия и красоты. Но те недочеловеки, которые выдумали экономическую науку для других недочеловеков, считают целью доход. Общий доход – общая целевая функция, частный доход – частная.

«И что? А то, что общий доход можно распределять как угодно, и все равно всем будет выгодно трудиться на общее дело. Получу я сотую или миллионную часть от общего пирога, все равно моя доля увеличится, если увеличится пирог. Но настоящим-то, невыдуманным людям важно не столько то, чтобы получить больше, сколько то, чтобы получить больше других ! И какое общее дело для них ни придумай, они будут состязаться друг с другом. А вот на чем они при этом могут примириться, это вопрос».

С чем они и вошли к Солонскому. А что было после, помнилось плохо, – и слава Богу. Да, начали совместную работу…

Люди состязаются друг с другом, делая вид, будто борются за общее дело, – на чем же они остановятся? И остановятся ли вообще? Олег нащупывал эту точку примирения, стараясь писать побольше формул: чем больше их удастся предъявить Артюхину, тем легче будет притвориться, что ничего не произошло.