Анна Бру - Панк-хроники советских времен

«Юре, Вере, а главное — Анне — на память о розовых туфлях».

Было или не было? Существовал ли Радик и его американская возлюбленная, существовали ли розовые туфли? Существует ли Барбадос? Где сейчас Валентино?

Моё сознание приходило и уходило, реальность постепенно уплывала. Почему мы не позвонили в скорую помощь? Как ни странно, но в отеле никого не было, кроме нас. Телефона в номере не было, у нас были мобильники, но они на Барбадосе не работали. Куда-то пропала консьержка Мария. Странно, что мы были совершенно одни. Как будто всё было кем-то подстроено. Но кем?

Стало прохладно. Холодная керамическая плитка в санузле казалась более комфортабельной, чем кровать, да и туалет был рядом. Я доползала до туалета на коленях, чтобы опустошить желудок или испражниться очередной раз. Силы продолжали истощаться. Я периодически пила воду из-под крана, лишь для того, чтобы повторить рвотную процедуру снова и снова. Ничего не помогало. Небо темнело. Отрывки из вчерашнего разговора раскатывались громом в моём ослабевшем сознании, между приступами рвоты и поноса, напоминая об ужасе последних часов Валентино. Я огляделась в поисках розового талька. Я могла бы применить его, посыпать им мою задницу, как голову пеплом.

Розовый кораловый пляж Барбадоса начал растворяться в неожиданно навалившемся на остров тумане. Отель «Журавль», построенный в конце восемнадцатого века, гордо возвышался на холме в густой белой завесе, как фантом прошлых веков. Попугай размером с орла в радужных перьях сидел во дворе отеля в клетке, украшенной ёлочными огоньками и, прищёлкивая языком, верещал почему-то по-русски: «Дураки, все дураки». Он раскачивался на маленьких качелях, поварачивая свою голову почти что на сто восемьдесят градусов. Попугаю было 186 лет. Он видел Валентино.

Прохладный ветер с Атлантики, сухой и солёный, сушил мои без того высохшие, потрескавшиеся губы. Он дул из широко открытого окна в ванной, одновременно вызывая жажду и беспокойство.

Мой муж лежал рядом со мной на том же кафельном полу ближе к двери. Вчера вечером я разделила с ним моего «Омара Фатале». Мы вернулись из книжного магазина Бриджтауна, заболевающими. Меня вырвало на автобусной остановке, а мой муж еле добежал до туалета у бензоколонки. В отеле наше состояние ухудшилось, теперь мы умирали вместе. Я лежала головой к окну, а он лежал головой к двери. Моя левая и его левая сторона тела соприкасались, наши руки застыли в рукопожатии. Наши сердца ускоренно бились в унисон, как двигатели, которые вот-вот заглохнут. Он сказал мне вчера, что таинственному Валентино предшествовал брат Джорджа Вашингтона. Он был здесь по совету своего врача и тоже умер вскоре после поездки на Барбадос. Мы умирали в достойной компании, думала я, моя мама будет удовлетворена. Больше я уже ничего не смогу натворить, чего бы она не одобрила.

Окно в раме из красного дерева выходило в бесконечность первозданных вод Атлантического океана. Равнодушная и властная природа не была впечатлена нашими испражнениями и рвотой. Обезвоженные, мы уже были в бреду. Все было в прошлом. Мне показалось, что Уильиам Берроуз, который в 1958 году написал «Голый завтрак», влетел в окно в чёрной звёздной жилетке. В руке он держал подсвечник. Он монотонно пробубнил скрипучим голосом по-русски:

— Привет от Генералиссимуса, вас обоих ждут. Я тоже приглашён на свадьбу в Храм «Большое Вознесение» в Москве на Большой Никитской 36/1. Торопитесь! Будет много гостей. Аристотель, Данте, боярыня Морозова, Мария Кюри, Лобачевский, Планк, Артур Рембо, Эдгар Аллан По, Карл Густав Юнг! Валентино будет ведущим! Ах, какие гости! Триумф!

Берроус поднял руку с подсвечником над головой и продолжал:

— Ван Гог, Тулуз Лотрек, Хенри Джеймс, Алехандер Блок, Дороти Паркер, Мата Хари, Эдит Пиаф, Марлен Дитрих, Фрида Кало, Фолкнер, Бетти Давис, Михаил Бугаков, Людмила Русланова, Лев Мессинг, Серафина, Дали, Феллини, Ходоровский, Солнечный мальчик Уильямс, Эдди Ланг, Билли Холидей, Перси Майфилд, Патси Клайн, Нина Самой, Джек Керуак, Курт Воннегуд, Марк Боллан, Джим Моррисон, Фрэнк Заппа, Джимми Хендрих, Дэвид Боуви, Кёрк Кобейн, Эми Вайнхоус — всех не упомнишь.

— Короче, — продолжал он, — весь солидняк, благо-славенные мертвецы-поэты. Черезвычайная комиссия постановила…

Я прервала его:

— А Шекспир? — с надеждой прошептала я.

— Никто до сих пор не знает, кто он такой, — сокрушенно проскрипел Берроуз. — Зато один из ваших друзей пригласил цыган, Балычевского с Невской Дубровки и Валентину Терешкову!