Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

– Ты уже натворила кучу ужасного, забыла? А что насчет последнего? Не смогла избавиться от Джиджи и избавилась от меня! – кричит Лиз. – Берегись, Элеанор. Ты наверняка следующая. Девчонки в школе боятся тебя, Бетт. Они молчат. Но, помяни мои слова, Бетт, карма не дремлет.

Я не успеваю осознать всех сказанных ею слов, а Элеанор уже берет меня за руку – своей мягкой маленькой ладошкой. Это такой знакомый жест, что мне хочется разрыдаться. Элеанор тащит меня прочь и кричит на Лиз.

Она остается в клубе, а мы ловим такси. В поездке молчим. Элеанор снимает ожерелья и бросает в сумочку, потом вынимает шпильки из волос и распускает их. Успевает даже смыть часть макияжа.

– О чем ты только думала? – наконец выпаливает она. А я не знаю, что именно она имеет в виду: алкоголь, бар или перепалку с Лиз. Наверное, все это вместе.

– Я просто хотела повеселиться. – Мои собственные слова звучат так, словно я где-то далеко.

– Балет – вот что весело, – отвечает Элеанор сдавленно. Вся ее храбрость испарилась, и на ее месте осталась обычная Элеанор, хотя сейчас она кажется старше и мудрее. – Она же больна, Бетт.

– Да.

– Надо сказать ее маме. Ей нужна помощь.

– Ага.

– Нельзя, чтобы мы стали такими же. – Голос Элеанор дрожит, почти превращается в знакомое нытье, от которого меня тошнит. – Может, не стоит все брать в свои руки. Давай расскажем мистеру К.

Хватаю ее за руку, чтобы она подняла на меня взгляд.

– Я всегда беру все в свои руки. Только так и нужно делать. Бороться. А потом сделать шаг вперед и забрать то, что захочешь.

Это мои собственные слова или это алкоголь говорит во мне?

– Держи все под контролем. Как тогда, когда ты получила роль в «Щелкунчике».

Элеанор вздыхает, словно и не слышит меня.

– Бетт, а вдруг Лиз станет хуже? Или она вернется в школу летом? Что мы тогда будем делать? – Элеанор смаргивает слезы.

– Не знаю, – отвечаю.

Потому что я в самом деле не имею ни малейшего понятия.

Валентинов день прошел, но, куда ни посмотри, повсюду розовые и красные цвета, сердца и цветочки. Меня от этого уже тошнит. Хотя, может, не только от этого. Коменданты даже не повесили на информационные доски в коридорах воздушных змеев и бумажные облака, как делают каждый март. А ведь уже четвертое число.

В последнее время только и думаю, что о своем отце: как я найду его и посмотрю ему в глаза. Но мать спрашивать о нем я больше не собираюсь. И это тупик. Мне остается только переворачивать в голове уже имеющуюся информацию.

Я пыталась поговорить с мадам Матвиенко, но она закрыла дверь костюмерной прямо перед моим носом, пробормотав на русском, что она не понимает, чего я от нее хочу.

Так что я просто стала усерднее заниматься. Репетирую каждую свободную минутку и еще вечером, когда все уходят из студий, чтобы позаниматься и поужинать этой жирной китайской едой, которую они еще пару месяцев будут носить под своей кожей. Или чтобы провести время со своей парой. Как делает Джиджи.

Я вытягиваю ногу на станке в студии «Г» и улыбаюсь, глядя на свое отражение. В День святого Валентина Джиджи вернулась сама не своя, словно что-то пошло не так на ее идеальном свидании с Алеком. Ее всю трясло, как после долгой репетиции, или… или они занимались кое-чем другим. В руках у Джиджи было что-то, что она явно никому не хотела показывать. Она спрятала это в ящик стола – думала, я не замечу – и ушла в душ. Конечно, я сразу полезла посмотреть, что там.

Фотографии Бетт и Алека. И оба на них почти голые. Самоуверенность Бетт поражает. Ну она и сволочь, раз оставила такое на виду.

Поворачиваюсь боком к зеркалу и провожу пальцами по животу и бедрам. Я никогда еще не раздевалась перед парнем, не считая летних вечеров в бассейне Джейхи, когда я была совсем маленькой. Еще бы Джиджи не расстраивалась. Но она никому об этом не рассказала – мне так точно, – и на следующий день они с Алеком общались как обычно. Он зашел за ней утром, и они отправились на прогулку. Или куда там они ходят. Кажется, они даже еще больше сблизились.

Джиджи проводит с ним каждое мгновение: танцы, репетиции, учеба. Делит с ним еще кучу всяких занятий. Может, она хочет что-то доказать. Ему. Себе. С Бетт сложно соревноваться – и на сцене, и в жизни. Не хотела бы я оказаться на месте Джиджи.

Заканчиваю растяжку. В студии никого – только мое отражение следит за мной из каждого угла. И меня вдруг начинает трясти от его вида. Глаза у меня какие-то тусклые, щеки впалые. Лучше б зеркала занавесили. Видеть себя не могу. Да, танцевала я хорошо, но стоит мне опуститься с носочков, как в глаза сразу бросается вся моя усталость. Она мне не идет. Нужно от нее избавиться. Игнорирую внутренний голос, шепчущий: «Чтобы быть энергичной и сильной, тебе нужно больше есть».