Кроме нас, птенцов гнезда Юрий-Петровичева, залетали сюда и такие птицы, как Ролан Быков, Эдуард Успенский, Александр Аронов, Юрий Рост, Борис Жутовский, Валерий Фокин, Павел Лунгин…
А еще Щекоч сам любил ездить по гостям. И часто брал с собой меня. Приехав вечером к одним друзьям, он тут же садился за телефон и начинал звонить другим. К которым мы через пару часов заваливались. Здесь повторялось то же самое: Юрка садился за телефон друзей и звонил друзьям – уже третьим. И спустя пару часов мы к ним, третьим, приезжали. Благо поймать машину за рубль или, в крайнем случае, за трешку в тогдашней ночной Москве было нетрудно.
Зачем он объезжал за ночь несколько «московских кухонь»? Наверно, Щекочу было важно удостоверить всех друзей-приятелей, что он у них есть, и самому убедиться, что у него много верных друзей.
После таких инспекций Москвы в Очакове, на «крейсере», мы оказывались только под утро. В рассветной дымке за немытым окном таял угловатый москвичонок или даже дребезжащий автобус. Можно было ложиться спать. И если денег после ночного путешествия не оставалось совсем, не беда: на кухне имелся заветный подпол, заполненный пустыми бутылками из-под пива. А в те благословенные годы три пустые бутылки обменивались прямо в магазине на одну полную – в данном случае, очаковским пивом «Ячменный колос»…
Потом здесь же, на «крейсере», была Юрина свадьба, после которой почти все гости остались и спали на полу, столе, а также – шкафу (!) и даже на приведенной в дом невестой эрдельтерьерше Вулли. Как ни удивительно, изменение семейного положения Юры не изменило его образ жизни.
А вот после второй свадьбы очаковская квартира была обменена на другую, побольше и поближе к центру, впоследствии оставленную второй жене. Так «крейсера» не стало.
Но Юра получил маленькую «литгазетовскую» дачу в Мичуринце. И с тех пор «сборы» происходили там. Им не мешало депутатство Щекоча. Разве что участников таких «сборов» стало уж очень много. И это вопреки времени, в котором уже больше не наблюдалось «московских кухонь» и взаимного желания людей чаще встречаться.
А своя квартира у Юрки все-таки появилась, но много позже. Он с удовольствием рассказывал, как именно.
Когда кончился его первый депутатский срок в Госдуме, ему в большом изумлении позвонил главный кремлевский хозяйственник: «Юрий Петрович, говорят, у вас, единственного из депутатов, нет квартиры?» Щекоч подтвердил. «Ну тогда прямо сегодня мы можем выписать вам ордер на однокомнатную квартиру в хорошем доме, но лучше вы сейчас добавьте двадцать тысяч долларов – и получите двухкомнатную». – «У меня нет двадцати тысяч», – честно признался Щекоч. «Ну так в чем же дело? – удивился главный кремлевский хозяйственник. – Съездите домой и привезите, я подожду». Опытный госчиновник не мог и представить себе, что у народного избранника ельцинской поры не найдется не только в карманах, но и в кубышке такой мелочи, как 20 000 у. е.
В общем, Юрка получил однокомнатную квартиру. Как здесь, в Очакове. Только в совсем другом доме – с мощной охраной. Которая, впрочем, ни от чего Щекоча не защитила.
…Снова – электричка. Следующая станция – Матвеевская. Здесь много лет жила Юрина мама Раиса Степановна, работавшая учительницей, а потом завучем в школе, где ее сын учился.
Щекоч часто приводил своих друзей, и меня в том числе, к ней в гости, на обед. А когда при старых друзьях ей звонил, обязательно передавал трубку – хотел, чтобы Раиса Степановна знала, что ее не забывает не только сын.
Раиса Степановна рассказывала, что когда Юрка был маленьким, он по собственной инициативе рано утром занимал ей очередь в парикмахерскую и подолгу ждал – хотел, чтобы мама была красивой.
Так же внимателен он был и к другим старшим, кого считал своими, точнее – нашими. Иногда звонил мне – сказать: «Слышь, ты что-то давно не навещал и не звонил N (например, Борщаговскому)». И мне становилось стыдно, и я начинал набирать номер старшего друга…
Мало кто так естественно, как Щекоч, интересовался жизнью других.
…«Киевская». Вон они, эти «другие». В метро их сколько хочешь, даже больше чем надо для того, чтобы было чем дышать. Но это я так реагирую. А Юрка любил и часто пел песенку Окуджавы «Мне в моем метро никогда не тесно…», так же переставляя слова, как почти во всех песнях…
Ну вот и «Чистые пруды». «А по Чистым прудам лебедь белый плывет, отвлекая вагоновожатых…» – это уже Алик Городницкий, тоже Юркин друг, а песенка – времен прежнего «Московского комсомольца», который располагался тогда здесь, на Чистиках, и в котором работали другие Юркины друзья, поэты Саша Аронов и Вадик Черняк, и начинал совсем юный Щекоч…
Читать дальше