Йозеф Кот - День рождения

Я немного оттягиваю узел на галстуке и расстегиваю ворот рубашки. Оса упрямо кружит над книгой регистрации писем, наконец улетает и натыкается на густую занавеску.

Виктор Раух стоит, не двигаясь, и миролюбиво улыбается.

— Будь умницей, Павол. Опыт у тебя не бог весть какой, жизнь тебя еще не очень трепала, так что будь умницей.

До главного управления езды не более двадцати минут, но сегодня, мне кажется, пройдет целая вечность, пока Борко преодолеет все перекрестки, где, точно назло, всякий раз у нас прямо перед носом загорается красный свет. Начался сезон отпусков, и на улицах полно иностранных машин.

Борко молчит, хотя обычно разговорчив, словно таксист в предвкушении чаевых, но стоило нерешительному водителю впереди загородить нам путь к управлению, как он разражается потоком слов.

Я направился по широкой лестнице в вестибюль высотного здания, и Борко бросил вдогонку:

— Вас дожидаться?

— Да, подождите.

— Я буду на стоянке.

— Хорошо, будьте на стоянке.

Бухала встречает меня с некоторым изумлением. Не успев сесть, я тут же выкладываю ему содержание моего разговора с Раухом и, внутренне замирая, жду, на чью сторону он встанет. Мой рассказ Бухала выслушивает без интереса, словно все это не имеет к нему ни малейшего отношения и ему предельно безразлично, что делается у нас в типографии.

— Да, тебе там нелегко, товарищ Самель, — наконец выдавливает он и принимается чистить ухоженные ногти декоративным ножом для бумаг.

— Я хочу знать, на чем мы стоим. Хочу услышать мнение главного управления.

— Наплюй ты на все. Будь выше этого.

— И тем не менее я хочу знать, что ты думаешь, товарищ Бухала.

— У меня на это своя точка зрения. — Бухала зевает, показав крючки, которыми крепится мост за здоровые зубы. — Но от моей личной точки зрения ничего не зависит.

— Я б хотел, чтоб ты пришел к нам на совещание начальников цехов и отделов.

— Я завтра уезжаю на лечение.

— Ты уезжаешь лечиться?

— Да, месяц буду на водах, а потом еще отпуск.

— Выходит, два месяца тебя не будет?

— Так точно. Два месяца. А там, глядишь, мы и поумнеем. Может быть.

— А мне ждать тебя до тех пор?

— У меня отложение солей. Ежегодно я принимаю курс лечения и…

— Я приехал к тебе посоветоваться о серьезных вещах.

— Я не сомневаюсь, что дело обстоит серьезно. Но не так страшен черт, как это кажется на первый взгляд.

— Мне снимать Рауха?

— Это твое право. Главное управление не будет водить тебя за ручку.

— А тебе, значит, все равно, буду ли я выполнять ваши приказы или подчинюсь какому-то там самозваному совету?

— Ничего мне не все равно. Но относиться к этому можно по-разному. И если у вас появится какой-то совет, он вовсе не будет самозваный. Я же тебе сказал: самое лучшее выждать. Предпринимать что-либо можно лишь в том случае, когда ясна обстановка.

Что ж, мне обстановка ясна. Даже слишком хорошо. Для Бухалы я жертвенная пешка. Уверенность, даже безмерная самоуверенность Бухалы и авторитетные заявления вылились в трусливое выжидание. В глазах Бухалы застыл страх. И хотя баритон его по-прежнему звучит убедительно, голос отлично поставлен, все интонации продуманы и рассчитаны, как и пристало завзятому оратору, глаза у Бухалы бегают, а веки вот-вот закроются. Он там заляжет в свою ванну, как медведь в берлогу, и переспит худые времена. Еще не бывало такого, чтобы медведь замерз. Он выстилает свое убежище мхом и листьями и заботливо прячет его от постороннего взгляда. Медведям хорошо. К тому же медведей любят. Они танцуют на задних лапах, им все хлопают, бросают в клетку куски рафинада и ломтики колбаски.

На колоннаде курорта оркестр играет медленный вальс. Раз-два-три, раз-два-три. Бухала в светлом сером костюме и соломенной шляпе стоит под старой липой и наблюдает за фланирующими парами. «Жизнь прекрасна, — твердит он себе. — Жизнь великолепна, когда на небе ни облачка». Он смотрит вверх, но густая листва загораживает вид. И безоблачное небо далеко.

— Кто… кто будет вместо тебя? — Мой вопрос — последняя соломинка, за которую хватается утопающий.

— Я все устроил так, что меня вообще никому не придется замещать.

— Совсем никто?

Бухала пытается изобразить нечто вроде улыбки.

— Все дело в привычке. Сперва человек считает себя незаменимым. Но так он думает лишь первые несколько лет. А потом… потом он все больше убеждается, что его работа вообще не так уж важна. Жизнь идет дальше, хотим мы этого или нет.