Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Венчание прошло без сучка без задоринки. Манон не выказала особого волнения, правда, как и полагается невесте, слегка краснела и бледнела, а Бернар излучал самообладание и уверенность в себе. Разумеется, не обошлось без слез Магали. Эме и Виктор стояли не рядом с брачующимися, а наверху, возле фисгармонии, вместе с загадочными гостями.

Маленький старичок был органистом, который раскрыл жителям Бастид подлинное звучание имевшегося в церкви старинного инструмента. Трое других были главными хористами Марсельской оперы. Их поставленные голоса гармонично переплетались с басами фисгармонии и сочетались со взволнованным голосом Виктора и ангельским сопрано Эме: свод маленькой церкви, первым воспринимавший их голоса, возвращал их всем присутствующим, так что казалось, небесная музыка и правда спускается с небес. Господин Белуазо позднее утверждал, что подобная месса сделала бы честь любому собору в день бракосочетания особ королевской крови.

Когда вышли на паперть и учитель стал бросать детям пригоршни монет в десять су, на другом конце площади показался Лу-Папе. Левой рукой прижимая к груди большой букет белых и красных гвоздик, он спускался по направлению к церкви. Шел он без трости, было видно, что ему нелегко идти уверенным шагом. Его появление произвело на всех впечатление. На нем был новый великолепный костюм, вид у него был торжественный, и потому все решили, что в знак примирения он собирается подарить цветы новобрачной, которая, возможно, пригласит его на свадьбу. Беготня и крики детей прекратились, все молча застыли, Манон беспокойно сжала руку своего мужа.

– Я не найдусь, что сказать ему, – прошептала она.

Однако ее страх был напрасным, старик прошел мимо, никого не видя, вперив взгляд в горизонт; в его правой руке блеснул тяжелый ключ – от кладбища.

Свадьба молча наблюдала за тем, как он спускается на эспланаду. Так он и удалился, ни разу не обернувшись, одинокий, обособленный от других, приволакивающий свою ногу и свое горе, но тем не менее застывший в своей гордыне и высоко несущий голову последнего из Субейранов.

Год спустя всё в деревне было по-старому, и ничего не поменялось в умонастроениях жителей Бастид-Бланш, разве что учитель и особенно его жена завоевали расположение всех, так что мэр отправился в префектуру Марселя – в котелке и в перчатках – просить господина инспектора Академии образования отменить назначение господина Бернара Оливье в Ла-Пом и повысить его на прежнем месте с согласия заинтересованной стороны.

Мать Манон, став супругой великодушного Виктора, проживала в Марселе в огромной квартире в Старом порту, в двух шагах от оперного театра. Оба ощущали себя счастливейшими из смертных, и Виктор слал Манон победные реляции вроде следующей:

Дорогое дитя,

вот новости о твоей матушке: у нее все хорошо, пользуюсь случаем, чтобы сказать тебе, что я с ходу заменил Рикардо Гольдони в роли Альбера («Вертер»). Я сменил амплуа, как ты знаешь, я теперь баритон и без хвастовства утверждаю, что имел оглушительный успех. Нас вызывали восемь раз! Голос твоей матери выделялся среди голосов всего хора. Все просто: только ее и было слышно.

Целую.

P. S. Видела ли ты мое фото в «Маленьком Провансальце»? Снимок потрясающий. Я седьмой справа во втором ряду. Прибудем во вторник к обеду, привезем седло барашка, трюфели, торт с кремом и шампанское. Восемь вызовов в Марселе стоят столько же, сколько пятнадцать в Париже.

«Нечестивцы» по-прежнему сходились в кафе, но их кружок увеличился на одного весьма важного члена – господина кюре, который начал с того, что, проходя мимо, стал останавливаться и заговаривать с ними, стоя у террасы кафе, а кончил тем, что присел за столик. Он был интересным собеседником, но его присутствие требовало определенной сдержанности в разговоре, по крайней мере до тех пор, пока он не покидал их, отправляясь на вечернюю службу.

В качестве ответного «визита вежливости» Памфилий и Казимир начали посещать воскресную мессу.

Господин Белуазо сменил горничную, или, скорее, его горничная сменила хозяина, поскольку по собственному желанию отбыла в Марсель, заявив, что с нее довольно: сколько можно терпеть прихоти старого скопидома в деревне, полной «мужланов».

Заодно она сменила и род занятий.

Новая служанка была очаровательной восемнадцатилетней грязнулей, порой позволявшей себе обращаться к хозяину на «ты» и фамильярно называть его Жаном. На что господин Белуазо смотрел сквозь пальцы: «Дитя, что с нее взять…»