Гузель Яхина - Эшелон на Самарканд

Оглянулся: девочка, лет четырех или восьми — такая тощая, что возраста не понять, — сидит на куче соломы в углу и тянет руку к вошедшим. Широко распахнутые глаза — белые, как два очищенных вареных яйца, — уставились на Деева. Ладонь сложена лодочкой, покачивается в воздухе. Слепая, понял он. Просит подаяния на звук.

— Тебе больше не нужно этого делать. — Деев присел на корточки рядом, погладил девочку по плечу и мягко опустил ее вытянутую руку к земле. — Тебя все равно здесь накормят.

— Не трудитесь, — обернулась Шапиро. — Мархум не понимает — ни по-русски, ни по-татарски. Ей кажется, что так она отрабатывает свой хлеб.

— Вот и весь наш дворец, — сказала Шапиро уже в коридоре, жестом приглашая к лестнице. — Теперь вы видели все. Пойдемте вниз, товарищи, я вас чаем напою. Но спуститься они не успели — раздался знакомый надсадный вой, где-то совсем рядом — можно было принять его за звериный, если бы не короткие всхлипы и бормотания в промежутках.

— Сеня-чувашин? — догадался Деев.

Заведующая — отчего-то бледная, с застывшим лицом — кивнула коротко и отвела глаза.

— За ним гонится стадо вшей, — пояснила. — Во сне. Он от них убегает, а убежать не может. Ноги были сильно обморожены, и укусы насекомых теперь очень болезненны. Сеня, как просыпается, ловит этих вшей на себе, ловит, ловит… А как заснет, они его… Пойдемте же, товарищи! — В голосе заведующей слышалась какая-то обреченность. — Чай у меня отменный — морковный.

Белая посмотрела в полные тоски глаза Шапиро.

— Не надо нам чая, — сказала.

И пошла вдоль закрытых дверей прислушиваясь — в поисках той, за которой кричал Сеня.

Нашла, открыла.

А дверь эта вела не в комнату — на оркестровый балкон.

И лежали здесь не дети — скелеты детей: так померещилось Дееву, едва он вошел. На составленных рядом стульях были сооружены лежанки из тряпья. Поверх покоились кости — тоненькие, обернутые сероватой дряблой кожей. Такой же кожей были обернуты и черепа, и лица, которые состояли, казалось, из одних только огромных ртов и глазных впадин. Кости изредка пошевеливались: порой раскрывали бездумно глаза и покачивались вяло в своих ложах, а то лежали неподвижно, с полуприкрытыми веками. Несколько детей были устроены в больших плоских ящиках (по торчащим сбоку резным ручкам Деев узнал вынутые полки комода). Один ребенок — в фанерном чехле для контрабаса.

Это были лежачие — те, кто уже прошел через голодные обмороки, голодную горячку и голодный отек и кто голодал долго — не месяцы, а годы, — так что организм не умер от недостатка пищи, а истощился и истончился от постоянной ее скудости. Это были те, кого вряд ли уже можно было спасти. С потолка смотрели на них, улыбаясь, гипсовые амуры.

Здесь же лежал и Сеня. Он уже не кричал — таращился осовелыми со сна глазами куда-то в пустоту и дышал по-собачьи, широко раскрытой пастью. У него был бугристый череп в редкой рыжей поросли и несуразно большие уши, в беззубом почти рту лишь два верхних клыка блестели по сторонам от языка.

— Ваши эвакуаторы и лежачих привозят? — Белая говорила очень тихо, подергивая вмиг побелевшими ноздрями. — А вы принимаете? Ну просто ангелы милосердия все вокруг!

Шапиро стянула запотевшие очки с носа и, не отвечая, пошла поправлять Сенино покрывало — обрывок гобелена, на котором еще можно было разобрать узор из куропаток и охотничьих собак.

Снизу, из переполненного здоровыми детьми бального зала, неслись крики и хохот.

— Почему в таком странном месте? — Деев глянул с балкона — увидел, как мальчишки затеяли на паркете чехарду.

— Говорю же, нет помещений. — Заведующая гладила Сеню по бритой голове; без очков крохотное розовое личико ее казалось детским, только сморщенным.

— А лежачим уже все равно, — подытожила Белая с издевкой.

— Не надо так! — Деев почувствовал, как в животе заворочалась внезапно тошнота — не то от высоты балкона, не то от всего увиденного.

— Я понимаю, что нарушила все предписания. — Шапиро выпрямилась и медленно посадила очки обратно на нос. — И готова понести наказание. Но поймите и вы — вы же все-таки из Деткомиссии, а не из ЧК: куда их было девать? Не отправлять же обратным обозом в Елабугу или Лаишево! В рапорте по итогам инспекции прошу указать: все это было исключительно под мою ответственность и…

— Мы не с инспекцией, — перебила Белая, глядя заведующей прямо в лицо. — Мы собираем детей для переброски в Туркестан.

— Да-да, было такое письмо… — забормотала Шапиро недоуменно, а затем вдруг ойкнула тоненько, по-девичьи, и приложила морщинистую лапку к груди — поняла. — Зачем же вы все это устроили? Весь этот допрос и обход помещений… Всю эту экзекуцию… Почему сразу не сказали? — Глаза ее за толстыми линзами очков сделались огромны, верно, от возмущения, но Дееву показалось — от переполнивших слез.