Лазарет был отцеплен от состава: жгуты и цепи, соединявшие его с предыдущим вагоном, лежали на земле.
— Спелись, да? — Деевские губы едва шевелились от усталости, и голос прозвучал сипло, как у больного.
— Вы отстранены от командования, — сухо произнесла Белая, не удивившись его возникновению из ночной темноты. — Дальше эшелон поведу я. Лазарет с лежачими остается на станции, вместе с фельдшером, — ждать обратного паровоза в Казань. Вам предписываю также вернуться в Казань. А по пути составить объяснительную с описанием причин совершённого должностного преступления.
Слова, слова — они сливались в тугое гудящее облако, что наплывало на Деева и лезло в уши, обволакивало мозг.
— Отправиться в многодневный путь без продуктового фонда — такого в моей жизни еще не было, — продолжало гудеть облако голосом Белой. — Обещаю, что буду лично ходатайствовать о максимально строгом наказании для вас.
— Не будешь, — только и хватило сил сказать. — Утром приедет спецпитание.
— Бог пошлет?
Ни угрозы, ни язвительный тон уже не могли пробить нахлынувшее изнеможение — у Деева не было сил ни оправдываться, ни возражать. Лишь поднял с земли сброшенные сцепки и накинул обратно на тарели — примотал-таки лазарет к эшелону. Вот так.
А когда Буг с Белой привстали со своих мест, намереваясь поспорить, выставил из кармана револьвер — единственный и последний аргумент. Вот так.
— Спокойной ночи, — выдавил.
— Отягощаете вину вооруженным сопротивлением.
— Спокойной ночи, — повторил негромко и прислонился спиной к скрепленным тарелям, всем своим видом показывая: с места не сойду.
И не сошел. Комиссар с фельдшером скоро разошлись, решив отложить разборки до утра. А Деев остался — сторожить сцепки.
Можно было присесть на шпалы и покемарить, или прикорнуть на вагонных ступенях, или даже вернуться в купе и поспать пару часов до рассвета — никуда бы он не делся в ночи, этот лазарет. Но Деев стоял, упрямо подпирая тарели, — хребтом ощущая овивающие их канаты и цепи, — как врос.
Кажется, иногда он подремывал. Но дремота была вязкая, тяжелая — не облегчала, а крепила усталость. Каждый раз вытягивал себя изо сна, как за волосы тащил. Все мерещилось, что трогается поезд и уезжает, оставляя на станции Деева и лазарет со спящими больными. Или что тянут лазаретный вагон обратно в Казань, а с ним и прилепившегося Деева, — и все дома, и столбы, и деревья плывут мимо, возвращая странников к исходу…
Да мерещилось ли? А ведь и правда — плыло вдоль эшелона дерево, огромное, в желто-зеленых листьях. И престранно плыло — не стоймя, как положено деревьям, а лежа, словно качаясь на волнах предрассветного тумана; раскидистые сучья царапали землю и скрежетали противно по вагонным стеклам. Бред, бред! Он тряс мутной от бессонницы головой, но дерево не исчезало, а становилось все явственнее. Длинная ветка протянулась к Дееву и огладила по лицу. На ветке дрожали зеленые плоды: яблоня.
Ошалевший от столь ясного видения, он выскочил на перрон. Дерево, срубленное под самый корень, вез автомобиль: ствол придерживали сидящие в кузове солдаты, а крона волоклась по земле. Заря едва брезжила в небе, но уже и в скудной утренней мгле было видно: яблок — немерено.
— Собрать не успели, так привезли, — извинился Баранья Башка, выпрыгивая из авто. — Куда продукты сгружать?
Не находя слов от изумления, Деев указал рукой на полевую кухню — и солдаты лихо взметнули яблоню на крышу, чем-то привязали: кухонька почти исчезла под сенью могучего растения.
Сонные дети наблюдали за операцией, припав носами к окнам, все до единого — с раззявленными ртами. Взрослые вы́сыпали на улицу и окружили авто, но заговорить с чекистами не решались — так и стояли молча, остолбенело, наблюдая за разгрузкой даров.
Кроме яблок привезено было несколько объемистых мешков, набитых столь туго, что содержимое их перемешалось: картошка с брусками сала, овес в разбитых яйцах, а сушеные ягоды облепили воблу. И это закинули к Мемеле. В другом увесистом мешке странно звенело; заглянув, Деев обнаружил груду фаянсовых осколков — куски расписных чашек и блюдец; видно, в мешок смахнули чайный сервиз, а то и пару. И это к Мемеле, потом разберемся. А еще приехали корзины с квочками: куры сидели в плетенках плотно — не пошевелиться, некоторые чуть не задохнулись по дороге и едва дышали. И этих к Мемеле! И бутыль молока — туда же! И кринки со сметаной…
— Как вы это делаете? — спросила Белая, когда автомобиль чекистов покинул станцию и исчез в клубах тумана.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу