Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

– Хватит, мама. Не надо тешить себя иллюзиями.

– Причем здесь иллюзии? Сегодня, когда папы нет уже в живых, это все не иллюзии. Клянусь своей душой, что именно на нем лежит вся вина. С какой-то странной уверенностью перекладывал он всю вину на меня и, я готова держать пари, пугал и тебя тоже, что роды грозят тебе смертью. И я поддалась на это, но теперь его нет, а мы, ты и я, мы остались, обретя свободу и способность самим понять реальность нашей жизни. И вот я говорю тебе, милая моя: тебе сорок два года и это – последняя возможность, появившаяся в самый последний момент.

– Упущенная возможность.

– Что ты имеешь в виду?

– Во мне не осталось ничего, чтобы я могла дать жизнь ребенку, даже если я поддамся на уговоры Ури.

– В каком смысле? В каком смысле, Нóга, дорогая, в каком смысле?

– В самом простом. Мое время, мама. И мои возможности. У меня все прекратилось.

– Почему же ты ничего мне не говорила?

– С чего бы я стала тебе говорить?

– Так, значит, мне не следует тешить себя пустыми надеждами.

– Да. Перестань мучить. Меня и себя. Обещай мне…

– И не подумаю. Потому что в отличие от тебя знаю, что когда это выглядит как конец, это еще не обязательно конец.

– Расскажи об этом моему телу, мама, а не мне.

– Что ж, и впрямь пришло время обратиться напрямую к твоему телу без твоего вмешательства.

– Это будет мудро и полезно, поскольку мое тело, а не душа время от времени жаждет услышать слова матери. Но поспеши… потому что послезавтра утренним рейсом я должна отсюда улететь…

Только сейчас, после телефонного разговора с матерью, ей стало ясно, насколько встреча с бывшим мужем вывела ее из равновесия – само пребывание в квартире внезапно стало почти непереносимым, и, собравшись, она быстрым шагом отправилась в ставший уже знакомым незамысловатый рыночный ресторан – помесь бара с харчевней для работяг, где уселась неподалеку от входа, лицом к нему, чтобы видеть любого, кто войдет. Но Элеэзар не появлялся, и черная камера на потолке застыла без движения, равно как и объектив, который ни разу даже не дрогнул за все то время, пока она там была. На обратном пути она посетила ряды, торговавшие десятками разнообразнейших специй для прощального ужина, который она решила устроить в честь возвращения в родные, так сказать, пенаты ее матери. Но, попав в квартиру, вместо того чтобы понежиться в одной из трех кроватей в сверкающем великолепии послеполуденного солнца – кроватей, которые очень скоро уже будут принадлежать ей только в воспоминаниях, да, вместо этого она сбросила сандалии, заменив их шлепанцами, вытряхнула на каменный пол песок иудейской пустыни и нанесла последний визит в маленький блокпост районной полиции.

В тускло освещенном помещении сидела скучающая женщина в полицейской форме, и, так же как в прошлый раз, никто ничего не мог сказать ей о мужчине, который спешно прервал с ней все контакты, так что ей оставалось только нежно провести ладонью по головам львов, дожидавшихся подобной ласки еще со времен британского мандата, после чего она двинулась по направлению к Яффской дороге, минуя площадь Ревнителей Сиона, чтобы взглянуть на здание, если память ее не обманывала, служившее нуждам и выполнявшее функции консерватории – давным-давным-давно. Но оригинальное здание, чьи студии, собранные и объединенные выступающим портиком, к которому вели прекрасно сохранившиеся мраморные ступени, исчезло, и после того, как она не услышала ничего вразумительного от какого-то случайного прохожего, не понявшего даже, о чем она спрашивает, Нóга отправилась от улицы Бен-Иегуды, в самом центре иерусалимского треугольника, к другой улице, носившей имя английского монарха, а именно короля Георга, того самого, чей сын предпочел потерять трон за возможность предаваться любви с американкой, матерью троих (не его) детей и к тому же разведенкой.

Далее путь ее пролег мимо круглой синагоги, примыкавшей вплотную к гимназии, где она училась в старших классах. Затем пришло время посидеть в кафе напротив, разглядывая полустершиеся ступени, ведущие в школу, на которых некогда, время от времени, появлялся директор, лично отлавливавший опоздавших. И именно здесь впервые она всерьез занялась классической музыкой и стала понимать, что она делает и что происходит с ней. Во время уроков, а также после обязательных школьных занятий, в классе, где столы были заняты перевернутыми вверх ногами стульями, когда она училась различать уникальное звучание арфы среди энергетики скрипичных струн.