Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

– Да ничего я ему не разрешала. Он только хотел бы все контролировать, но ты-то знаешь, что в конце концов именно я делала то, что считала нужным, точь-в-точь как ты. Когда ты была еще малышкой, именно у тебя я научилась, как надо проводить границы в отношениях с папой, да и в отношении тебя самой и Хони. Только пределы, которые я для всех вас назначала, были много более мягкими, чем ваши собственные.

– Ну а теперь скажи мне, что это за имя такое – Хони? Кто называет подобным образом своего ребенка? На всем белом свете я не встречала никого, кого звали бы Хони. За исключением одного…

– Минутку, минутку, Нóга, – мы назвали его так, потому что ты нас об этом просила.

– Я? Как это могло быть?

– Я была беременна, а ты ходила во второй класс. И в школе вас познакомили с легендой о Хони, который мог творить чудеса… и потому, наверное, ты попросила, чтоб, если я рожу мальчика, я назвала его Хони.

– Я?

– Да, ты.

– А почему ты согласилась?

– Мы согласились, потому что испугались, что будешь ревновать нас к этому ребенку и возненавидишь его. Но если, говорили мы между собой, если мы назовем малыша так, как Нóга нас просит, может быть, они подружатся… пусть даже ни мне, ни папе это имя не нравилось.

– Так что, в конце концов, именно я виновата во всем?

– А кто еще? Ведь это тебе до смерти захотелось, чтобы наяву существовал кто-то живой, способный начертить вокруг себя линию и заставить замереть все живое до тех пор, пока он не скажет «отомри!». И вот тебе результат: Хони пробует обвести круг вокруг вашего случая – твоего и Ури, приказав вам замереть и не двигаться.

– У него нет на это никаких прав.

– Разумеется. Никаких прав у него нет. И я поговорю с ним… он получит от меня по рукам.

– Это никогда не производило на него ни малейшего впечатления. Я знаю, что Ури не оставит меня в покое.

– Чего он может от тебя хотеть? Реально.

– Детей, которых я ему так и не родила.

– Тогда перестань путаться с массовкой. В этом мире есть еще чем заняться. И он от тебя отстанет. С этой минуты занимайся только собой и вернись к действительной, а не придуманной жизни. Вернись в нее, не выпуская плетки из рук.

– Но ведь я и говорю о действительности, мама. Именно ее я и боюсь.

– Тогда я попрошу Хони поговорить с ним, чтобы он оставил тебя в покое.

– О, нет! Нет, нет. Уж это-то никуда не годится. Прошу тебя – Хони ни слова.

– Но почему?

– Потому что от этого будет только хуже. Сейчас более или менее ясно ему, что ты переезжать сюда не хочешь, чтобы жить поблизости от него. И он ищет возможности с помощью Ури затащить меня в Иерусалим, чтобы с моей помощью заботиться о тебе.

– Когда, по-твоему, подобная мысль пришла ему в голову?

– Во время оперы у Масады, когда вы все вместе остановились в отеле. Если с его изобретательным умом не понадобилось много времени, чтобы распрощаться с былыми иллюзиями, так что, в конце концов, он понял то, что я понимала с самого начала.

– Похоже, что вы оба знали, что у меня на уме, раньше, чем я сделала первый шаг?

– Иногда подобное случается.

– А что, если я вас удивлю?

– Зачем тебе это? Да и не выйдет.

– Ох… Доченька, милая… Скажи мне, как тебе удается играть на таком чувствительном инструменте, трепетном и романтическом, и выражаться так грубо?

– Когда я играю – я не разговариваю. Играя, я никогда не впадаю в ярость.

– А что может заставить тебя впасть в ярость?

– Мой брат, которого ты мне подарила.

– Но ведь брат… Он ведь по-настоящему любит тебя. Ты знаешь… Знаешь, как он тебе предан. Даже в то время, когда он был еще малышом в детской кроватке, можно сказать – в колыбели, он заходился часто в крике и никто… Слышишь, никто не мог успокоить его. Только когда, склонившись над ним, ты шептала ему что-то, он замолкал. И начинал улыбаться.

– Ну а поскольку сейчас Хони не лежит, к сожалению, в своей колыбели, единственное существо, на долю которого выпали слезы, – это я.

Взволнованная до глубины души, она обняла и расцеловала мать.

– Ну давай, удиви нас, – сказала она и понеслась из Тель-Авива домой в Иерусалим, закрыла на засов входную дверь, удостоверясь, что даже если бывший муж, потерявший рассудок от вспыхнувшей снова страсти к бывшей своей жене, предпримет попытку добраться до нее по желобу или водосточной трубе, то для пущей безопасности ей достаточно запереться на крючок в ванной, захлопнув на всякий случай форточку. После чего она отключила мобильник и городской телефон, с огромным наслаждением встав под тугие струи воды, и стояла долго-долго, смывая с себя остатки воображаемой, придуманной действительности, прежде чем нырнуть в детскую свою кровать.