Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

В конце грузового дока вращающиеся ворота с громким скрипом выпустили ее в реальную, не придуманную сценаристами жизнь, на пустую в этот час улицу города, пусть даже она готова была проверить, может ли взмах женской руки привлечь внимание в ранний этот час какого-либо страдающего бессонницей таксиста. Оказалось, что может. И пока она ждала его, подняв взор, посмотрела на светлеющее небо, чтобы найти, как учил ее отец, сверкающую планету, имя которой она носила. Венера. Нóга.

Она подъехала к дому для престарелых в Тель-Авиве, и, поскольку визиты ее к матери были довольно редки, ей пришлось объяснять охраннику, кто она такая и чего хочет, поскольку он, по долгу службы, вовсе не расположен был вторгаться в утренний, самый сладкий сон пожилых постояльцев. Острая вонь грязного белья, доносившаяся из коммунальной прачечной, причудливым образом смешивалась с ароматом кофе и выпечки для завтрака. Нóга мягко постучала в дверь, которая открылась словно сама собой от простого прикосновения руки. Было восемь часов, и утренний свет просачивался в комнату через окна веранды, обволакивая золотом лицо спящей.

Нóга придвинула кресло и замерла рядом с кроватью, в которой лежала мать, дожидаясь момента, когда та почувствует ее присутствие. Похоже было, что краткое еще по времени пребывание матери в этом защищавшем ее от всех докучливых жизненных хлопот заведении склонит рано или поздно чашу весов в пользу переезда из Иерусалима в это подобие земли обетованной, расположенное в Тель-Авиве, хотя бы по одному тому, что здесь не нужно было закрывать на замок дверь и беспокоиться, выключен или нет свет настольной лампы. Так что и посещение неожиданной гостьи не нарушило ничьего спокойствия. Даже тогда, когда она услышала голос дочери, шептавшей довольно внятно: – Мама, мама, это я… здесь, – она не удивилась, а просто спросила, не открывая глаза:

– Чем я таким заслужила, Нóга, чтобы ты явилась ко мне так рано поутру?

– Рано? Да ты, мамочка, устроилась уютнее, чем медведь в берлоге. Не закрывая двери, не выключая свет.

– Как медведь?

– Как медведь, приготовившийся пережить зиму.

– Ну и ну, – со вздохом сказала мать. – Ладно. Будь по-твоему, если ты так считаешь. Но почему тогда мне не ожидать такого же уюта и тишины, как в медвежьей берлоге? Ведь здесь нет ни сорванцов, готовых вломиться ко мне и смотреть мой телевизор, и нет хасидов, чьи молитвы я обязана уважать. Кстати, поэтому здесь я набираю вес. В Тель-Авиве, «городе, который никогда не отдыхает», я лично отдыхаю с огромным удовольствием. И, пожалуй, даже больше, чем нужно. Но что происходит? И что привело тебя сюда? Я опять виновата в чем-то, что с тобою случилось?

– Косвенно ты всегда в чем-то виновата, да. На этот раз в том, что, в завершение вашего эксперимента, Хони заготовил еще один – специально для меня.

– О чем это ты?

– Прежде всего – поднимись. Сядь. Думаю, что лежа вот так, невозможно говорить о чем-нибудь всерьез, да еще полусонной. Но даже и тогда, когда ты встанешь окончательно, я скажу тебе нечто такое, что ты своим ушам не поверишь.

– Ты права, и я встаю. Но, может, мне лучше чуть-чуть освежиться?

– Нет. Сейчас не время.

– Раз так, я вся превратилась в слух.

– Ури стал артистом массовки.

– Ури? – Мать расхохоталась. – Ури? Зачем?

– Чтобы воссоединиться.

– С кем?

– Со мной.

– Каким образом?

– Прошлой ночью он прокрался в комнату, где я спала после съемки, и лег на соседнюю с моей кровать.

– Что?? Он пришел в иерусалимскую квартиру и…

– Дело было не в Иерусалиме. Это случилось в больнице.

– В больнице? А что ты там делала?

– Это были киносъемки нового телевизионного сериала. Моя роль в массовке была изображать больную.

– И чего он хотел?

– Он не сказал ни слова. Просто лег на соседнюю кровать. Он изображал раненого солдата.

– Так чего же ты испугалась?

– Не изображай дурочку, мама. Лучше объясни мне, почему ты не сказала мне, что Хони – там, у Масады, – распространялся с Ури не только о тебе, но и обо мне. Почему, черт побери, ты не предупредила меня?

– Стоп, Нóга… не спеши. Суть в том, что я и в самом деле удивилась… и даже разозлилась на то, что в минутной болтовне возле туалетов Хони счел возможным сказать Ури, который на эту минуту всем нам человек посторонний, о моем переезде в пансионат. Но когда я прямо спросила его, не упомянул ли он также тебя, он не только сказал «нет», но даже сделал вид, что не понимает вопроса.