Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

Не работает не только аэропорт — забастовка охватила всю страну. Отец все утро сердито разговаривал по телефону, пытаясь выяснить, что происходит с его рабочими.

Толпы открыли двери в Эль Принсипи и выпустили заключенных. Гавана погрузилась в безумие.

Я никуда не выхожу из дома, сижу в нашей элегантной гостиной на диване, обитом шелком, в окружении картин в тяжелых позолоченных рамах.

— Они разграбили Эль-Энканто, — говорит мама, сжав губы в тонкую линию. Для нее нет большего греха, чем посягательство на высокую моду.

Я вспоминаю те платья, которые мы раньше примеряли. Теперь они висят по всей Гаване в квартирах тех, кто раньше мог позволить себе лишь рассматривать их изображения в журналах. Нам эти платья казались воплощением волшебства. Смогут ли новые владельцы оценить магию этой красоты?

— Они ворвались в казино, — говорит отец. — И никто не пытается их остановить — ни военные, ни полиция. Все просто сдались и отдают нашу страну без боя.

— Они собираются приехать сюда? К нам? — спрашивает Мария.

Мать бледнеет.

— Не говори так. Никогда больше так не говори, — резко отвечает она.

— Но почему? — Мария выглядит озадаченной. — Они же хотят денег, а у нас их много.

Отец не обращает на нее никакого внимания.

— Сейчас повстанцы патрулируют улицы. Говорят, что члены движения «26 июля» вытеснили полицию, — его лицо краснеет. — Люди вывешивают у своих домов плакаты с благодарностью Фиделю. За что они его благодарят? Неужели они действительно думают, что он на нашей стороне? Он проповедует мир и демократию, готовясь к пиршеству на трупах своих врагов. Он выставил нас всех дураками, помяните мое слово, и я боюсь, что очень скоро все станет гораздо хуже.

Толпы бородатых людей, одетых в зеленую форму, заполонили город. В руках у них ружья. Они осматривают все вокруг с таким видом, будто Гавана принадлежит им — участникам движения «26 июля». Я съеживаюсь от страха при виде холодного черного металла. Они входят в город с видом добродушных и снисходительных победителей. Победители могут позволить себе роскошь испытывать счастье от своей победы, чего нельзя сказать о нас.

Я всматриваюсь в каждое лицо, надеясь увидеть Пабло. Я и хочу найти его, и одновременно боюсь встречи с ним. Я боюсь, что, когда увижу его лицо, увижу его самого в этой отвратительной форме, сердце мое не выдержит. Но я нигде его не вижу, и от этого мне больно. Неужели он никогда больше ко мне не придет?

От Алехандро тоже нет никаких вестей. Никто не знает, где он и что делает. Присоединился ли он к «26 июля»? Если нет — неужели он теперь их враг?

Мы все ждем Фиделя, который медленно приближается к городу, словно хищник, который уже поймал свою добычу, но не торопится ее съесть. Меня постоянно преследуют приступы тошноты.

— Они признали правительство Фиделя, — говорит отец.

— Они? — переспрашивает мама.

— Американцы.

— А что с выборами?

— Через полтора или два года, — отец сжимает губы. — А тем временем президент, подконтрольный Фиделю, уже отстранил всех политиков, назначенных Батистой. Некоторые члены его кабинета искали убежища в иностранных посольствах. Другие были арестованы. — Он не говорит всего остального, но я знаю правду — часть была расстреляна.

Мой отец перечисляет имена тех, кто приходил к нам в гости и обедал за печально известным столом, который мама заказала из Парижа, угощали нас мятными леденцами и конфетами. Имена тех, с чьими сыновьями я танцевала и чьих дочерей хорошо знала. Крики матери заглушают остальные фамилии.

Рукой я инстинктивно закрываю свой живот. Мне страшно от одной мысли о том, в какой мир я приведу этого ребенка.

— Они заморозили активы чиновников Батисты, — говорит отец.

Глаза моей матери тревожно расширяются.

— А наши инвестиции?

— Они не могут трогать деньги на заграничных вкладах. По крайней мере это уже кое-что. Президент Национального банка ушел в отставку. То же самое сделали президенты Сельскохозяйственного и Промышленного банков.

Снова имена друзей моего отца.

— Говорят, Батиста сейчас в Санто-Доминго, ищет убежища у Трухильо.

Значит, он в хорошей компании. Президент Доминиканы — давний друг Батисты и такой же тиран.

— Многие из ближайших советников Батисты находятся с ним, выжидая, когда он сможет благополучно вернуться.

Отец больше ничего не говорит, но я слышу невысказанную тревогу в его голосе. Уехать или остаться?