Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

— Все не так, — протестую я.

Неужели различия между нами действительно непреодолимы?

— Разве нет? Разве у вас все было иначе? Ты приехала к нам на Кубу, провела здесь несколько дней и убедила себя в том, что влюбилась в Луиса, которого нужно «спасать». Потом ты вернешься к своей милой, безопасной жизни в Америке, и все, что происходит у нас, будет казаться тебе таким далеким. Ты заявляешь, что хочешь быть кубинкой. — Она говорит, бурно жестикулируя, сигарета болтается у нее между пальцами, и пепел падает на землю. — Ты хоть понимаешь, что это значит? Быть женщиной на Кубе — значит страдать. Что ты знаешь о страданиях?

— Что ты от меня хочешь? Что я должна сделать? — спрашиваю я.

— Ничего я от тебя не хочу. Ты и тебе подобные — вы постоянно жалуетесь на то, что потеряли свою страну, но на самом деле вы не потеряли страну, вы ее бросили. И оставили всех нас в аду. А теперь он уезжает вместе с тобой.

— Ты бы предпочла, чтобы он остался здесь и умер?

Я испытываю острое разочарование, но дело не в словах Кристины, а в том, что она произнесла вслух именно то, что больше всего меня пугает.

Она затягивается сигаретой.

— Нет.

— Тогда что же мне делать? — снова спрашиваю я. — Ты не хочешь, чтобы он уезжал, но и остаться он тоже не может. Как правильно поступить?

Она улыбается, но в этой улыбке я вижу насмешку, адресованную мне.

— Я примерно представляю, как все устроено в твоем мире. У вас там все оборачивается милыми маленькими бантиками и счастливыми концовками. Ты вернешься в Америку с Луисом, вы поженитесь, заведете детей и будете вместо проживать вашу идеальную маленькую жизнь. Но в глубине души ты всегда будешь знать, что он не принадлежит тебе полностью. В свое время я неоднократно пыталась заставить его выбирать между мной и Кубой, и каждый раз он выбирал Кубу. Не важно, насколько сильно ты его любишь. И не важно, как сильно он любит тебя. Часть его сердца останется здесь. И эта часть всегда будет винить тебя в том, что ты увезла его отсюда.

Может быть, она права. Может быть, со временем все изменится и ему больше не придется выбирать. Может быть все, что угодно…

Я стою и смотрю на нее, сидящую на ступеньках. Смотрю на застывшее выражение лица, на потертые ремешки сандалий.

Если ты позволишь, этот остров разобьет твое сердце.

— Знаешь, ты тоже можешь уехать.

В ответ она смеется — не скрывая грубость.

— Ты предлагаешь мне найти какого-нибудь милого мужчину, который пообещает, что увезет меня отсюда, а потом бросит с животом и парочкой болезней? Спасибо, не надо.

— Я могу попытаться вытащить тебя отсюда. Всех вас.

В ее взгляде появляется презрение.

— Однажды я уже пыталась уехать. Луис тебе рассказывал?

— Нет.

— Мне было шесть лет. Нас было двадцать человек на плоту. Мои родители и еще пятнадцать человек погибли. Мы — те, кто выжил, провели неделю, плавая в воде, голодные, измученные, прежде чем береговая охрана подобрала нас и доставила обратно к Фиделю. Взрослые были брошены в тюрьму, а меня отправили жить к бабушке. Большое спасибо, но больше я рисковать не собираюсь.

Я не могу сдвинуться с места. С одной стороны, я хочу остаться и продолжить разговор, но, с другой стороны, мне нужно уходить, так как дедушка ждет меня на Малеконе.

— Мне нужно идти.

— Тогда иди.

Дойдя до калитки, я оборачиваюсь и смотрю, как она тушит сигарету о ступеньку, устремив взгляд куда-то в сторону моря.

Что там говорится о месте, где люди готовы рискнуть жизнью, чтобы покинуть его?

Всю дорогу от дома Родригесов до набережной Малекон я прокручиваю в голове разговор с Кристиной. Я понимаю, что Луис уже обсудил с семьей предстоящий отъезд. А я, наконец-то, сейчас смогу исполнить последнюю волю моей бабушки — то, ради чего я и приехала на Кубу. Я подхожу к набережной. Солнце садится, волны разбиваются о скалы в Эль-Морро, и очередной день в Гаване подходит к концу.

Дедушка стоит рядом со мной и смотрит на море. Интересно, сколько раз он стоял здесь, смотрел за горизонт, туда, где была она. Обращался ли к ней мысленно в такие моменты?

Я не осознавала, что говорю вслух, пока дедушка не ответил.

— Каждый раз, приходя сюда, я думал о ней. Я представлял себе ее жизнь в Америке. Представлял ее в роли жены и мамы, рисовал в своем воображении ту жизнь, о которой мы мечтали: большой дом, полный детей, с пальмами на заднем дворе. Я представлял себе, как мы могли бы стареть вместе. Каждый год я думал о ней. — Он вздыхает. — Я надеялся на то, что она счастлива, и мне этого было достаточно.