Милош Крно - Утренний ветер

Рудо взял в руки лопату, в сердцах поддел лотком щебень, а когда взглянул в сторону Бакоша и увидел, как тот орудовал около бетономешалки, сокрушенно покачал головой. Да, он честный человек, порядочный, но не герой. И ореол храброго партизана исчез над головой Бакоша. Теперь он казался ему вроде Валко или Мацака: малоинтересным, незначительным и бесцветным. И в то же время бригадир был непонятен.

«Нет, Бакош определенно не мечтает о большом посте, — размышлял про себя Рудо, протестуя против слов Тоно, услышанных сегодняшней ночью. — Если бы он умел работать локтями, так мог бы давно быть директором строительства, а не просто бригадиром. Но, наверно, его работа ему нравится. Учить, показывать, как надо работать у бетономешалки… Но как все же это скучно, обыденно».

После работы Рудо умылся и решил пойти к Валко. У выхода из «Рабочей гостиницы» стояли парни и девушки. Они оживленно читали стенную газету и громко смеялись. Когда он подошел к ним, они уступили ему место и с любопытством уставились на него. Рудо бросилась в глаза надпись: «Отгадайте, кто это?» Под большими буквами были два рисунка. Первый: за круглым столиком сидит молодой человек с длинными волосами и бросает на пол бокал; второй: тот же молодой человек храпит под строительными лесами.

Рудо сразу съежился, нахмурился, обвел всех растерянным взглядом. Ребята загоготали, а одна девушка предложила:

— Рудо, поставь свой автограф под рисунками.

Он быстро повернулся и выбежал на улицу. Кто мог это сделать? Он сморщил лоб и со злостью вспомнил о Штефане. Конечно, он! Это его работа!

Он обошел стороной корчму, чтобы не повстречаться с Мариенкой, и затем, миновав тополя, снова вышел на асфальт. Оглянулся.

Раскаленный солнечный шар опускался за горы в розовые облака и посылал земле свои последние лучи. Серая полоска асфальта, в двух местах изгибающаяся на поворотах, разрезала зеленый скошенный луг. Трава между дорогой и Вагом с вербняком на самом берегу терялась на общем фоне раскопанной земли с большими желтыми пятнами песка и грудами сложенных бетонных плит и кирпичей. Далее высились стены неоштукатуренных зданий, покрытые строительными лесами, и краны. У забора стояли бульдозеры и бетономешалки. На строительстве было тихо и безлюдно.

Повыше строительной площадки, за шоссе, вырастал новый городской район — обширный жилой массив с «Рабочей гостиницей» для строителей. У подножия горы приютилась деревушка Поважская Боровая с кооперативными общественными постройками, а перед ними, недалеко от шоссе, стояло двенадцать новых одноэтажных домиков. Первый с краю, уже покрытый черепицей, но еще не оштукатуренный, принадлежал Валко.

Вдруг из-за тополей вынырнул мотоциклист в синей рубашке, какие носят комсомольцы. За ним, не отставая, мчался второй. Рудо сжал зубы: во втором мотоциклисте он узнал Штефана. Рудо пожалел, что они не встретились с глазу на глаз, иначе бы он ему сказал, что о нем думает. Это Штефан, конечно, придумал карикатуру в стенгазете. Только он!

Рудо отвернулся и зашагал быстрее. Мотоциклисты нагнали его, Штефан, увидев его, остановился.

— Куда идешь, Рудо? — спросил он.

— Как видишь — прогуливаюсь.

Взглянув на Рудо и увидев его нахмуренное лицо, Штефан проговорил:

— Сердишься? Из-за стенгазеты? Зря.

— Скажи, — Рудо смерил его злым взглядом, — это твое дело?

Штефан расстегнул пуговку на воротничке и спокойно ответил:

— К сожалению, не мое. Товарищи сделали это раньше… Но не в этом дело. Стенгазету одобрила наша комсомольская организация, коллектив. Понимаешь?

Короткий нос Штефана блестел от пота. Когда он увидел, что Рудо еще больше надулся, он продолжил:

— Сам посуду в кафе бьешь, а потом еще сердишься.

— Это мое личное дело, чтоб ты знал, — огрызнулся Рудо. — Если я заснул на работе, пожалуйста, за это вы меня можете обругать. Но что я делаю вне работы, это никого не касается!

— Как же не касается? Нашей бригаде не нужны хулиганы, — возмутился Штефан и в душе снова упрекнул отца за чрезмерную доброту.

Рудо раздражало в Штефане все: нос, глаза, даже эта синяя рубашка. Он полагал, что Штефан знает о нем больше, чем остальные, и это было единственной причиной, почему сейчас он не вцепился ему в волосы.

— Я не тот, каким ты хочешь меня представить всюду, я не хулиган, — возразил он, — но помни, то, что я делаю после работы, это мое личное дело.

— Мне некогда с тобой сейчас спорить. Тороплюсь в Боровое на собрание, — примирительно сказал Штефан, — но еще раз говорю тебе, что человек всюду должен быть порядочным.