Радий Погодин: Утренний берег

Поселок дачного треста расположился на высокой песчаной горе у самого моря. За веселыми разноцветными домиками сосновый бор. Внизу, под горой, серая лента шоссе. По одну ее сторону малина, черемуха — целые заросли. По другую — песок, голубая осока, источенные водой камни и море…

Море волнуется, вздыхает. Ветер треплет волны, и они, не зная куда деться, выплескивают на берег.

Но чаще всего море спокойно и блестит, блестит, будто его начистили. В такие дни виден Ленинград. Он синеет на горизонте тонкой зубчатой полоской. Золотыми блестками светятся купола и шпили.

Тихо в такие дни. Лишь асфальт шипит под колесами краснобоких автобусов, грузовиков и легковушек. Тихо и хорошо.

«Победа», которую Валеркиной бабушке дали на фабрике, катила по извилистому шоссе. Она обгоняла сутулых, старательных велосипедистов, юрких «Москвичей». Иногда за окном медленно проплывал раскаленный бок автобуса с табличкой — «Ленинград — Зеленогорск»; сверкая лаком и голубоватой хромировкой, проносились ЗИМы…

Валерка сидел в уголке, зажатый тяжелым тюком с постелями, грустно смотрел в окно и неслышно вздыхал.

Только раз он оживился, но бабушка тут же постаралась испортить ему настроение.

За одним из поворотов на дорогу вылетел синий мотоцикл и, круто развернувшись, стал на пути.

Завизжали колеса. Деревья за окошком перевернулись, и какая-то сила сбросила Валерку с сидения.

— Крушение!.. — закричал он. — Катастрофа!.. — А когда выкарабкался из-под навалившихся на него постелей, спросил: — Раненых нет?..

Бабушка толкнула шофера локтем.

— Видал? Вот он, мой отдых… — потом повернулась к Валерке, спросила, покачивая седеющей головой: — И в кого ты такой уродился?.. Шальной какой-то… — Она сердито перегнулась через спинку сидения, помогла Валерке водрузить на место постель. — Лучше б я в фабкоме путевку взяла, чем с тобой маяться…

— И не майся… Я не навязывался на твою дачу, — пробормотал Валерка, устраиваясь у окна.

От мотоцикла к машине шел милицейский лейтенант в белом кителе. Он приложил руку к козырьку, попросил у шофера документы.

— В чем дело? — полюбопытствовал шофер, достав из кармана путевку и права. — Я правильно ехал, скорость не превышал, тормоза, сами видели…

Лейтенант посмотрел документы, номер машины… Китель у него был запыленный, лицо усталое, серое… Видно, не один десяток километров проехал он сегодня по знойным дорогам.

— Все в порядке… Можете ехать.

Машина, словно этого и дожидалась, вздрогнула, зафырчала и опять понеслась по серому бесконечному асфальту.

Валерка нахохлился у своего окна. Нет на земле справедливости: одним — всё, другим — только тычки да упреки. Бабушка, например, и в трамваях, и в троллейбусах, и даже в автобусах ездит бесплатно, у нее специальная карточка от государства. У бабушки есть орден. Ее каждый праздник приглашают на трибуну.

Как-то после школы ребята устроили во дворе сражение.

Валерка пришел домой с оторванными пуговицами, с расцарапанной щекой.

Бабушка сдвинула очки на лоб.

— Что, горюшко, отколотили?..

Валерка промолчал.

Тогда бабушка скрутила полотенце крепким жгутом и задала Валерке деру. Он не пикнул. Зато бабушка села на стул и заплакала.

— Вот изверг!.. Иль тебе не больно, иль у тебя совести нет?

Родители не вмешивались в бабушкину педагогику. Лишь один раз Валерка слышал, как отец сказал матери, что бабушка вырастила четверых и хорошо знает, как это делать.

Но хуже всего получилось с дачей. Еще в прошлом году мама пообещала свозить Валерку на Волгу, на свою родину. И вот теперь выяснилось, что маме дадут отпуск только в сентябре, а Валерка с бабушкой отправятся на дачу. Но, думай не думай, вздыхай не вздыхай, что родители решили, так и будет.

Скоро за окошком «Победы» замелькали посаженные аллейкой березы. Потянулись крашеные заборы палисадников.

Машина затормозила у голубого щиткового домика с верандами.