Радий Петрович Погодин
Лазоревый петух моего детства
История в восьми картинах с прологом и эпилогом, но без начала и без конца
Кто знает край, где небо блещет
Неизъяснимой синевой?..
А. С. Пушкин
Вышел шут с балалайкой. Улыбка у него такая, что глаз не видно.
— О благородные юные зрители, досточтимые пионеры, отважные защитники мелких животных и лесных насаждений, я приветствую вас!
Я расскажу историю, которая началась неизвестно когда и, наверное, не скоро закончится.
Трень-брень…
Только не торопитесь смеяться… Не торопитесь смеяться… Ха-ха-ха…
Утро было раннее, солнце нежаркое. Ветер нес к самолетным стоянкам осенние листья.
Самолеты решительно набирали скорость. Они красовались силой и, как молодые, удачливые спортсмены, уходили в самое поднебесье.
Двое мальчишек глядели в небо.
Летит самолет. Гудит самолет.
Его отважный ведет пилот.
Тучи как скалы. Тучи как пена.
В тучах засада. В тучах измена.
Сердце поэта, взреви, как мотор…
— Вскрыли и забейся… Забейся и взвейся. Нет… Песня поэта, взреви, как мотор. Нет…
— Зачем же песне реветь? Ну, ты даешь. И сердцу реветь незачем. Оно стучать должно.
— А я еще не могу сразу. Самое главное я всегда дома придумываю.
Мальчишку, который сочинял стихи, звали Бобой. Второго — Тимошей. Ростом они были одинаковые. Отличались они друг от друга весом. Боба был как будто пустотелый. Тимоша — как будто литой. И как ни крутись, но именно эти качества больше всего отражаются на характере.
Мимо мальчишек проходили прилетевшие пассажиры. Южные пассажиры шли с цветами. От них пахло солнцем и морем. Северные пассажиры распахивали шубы и полушубки. От них тянуло взопревшей кожей, усталостью и табаком.
Пассажиры проносили мимо мальчишек свой разговоры.
— Скажите, пожалуйста, где багаж выдают?
— Я все свое ношу с собой! Прилетел, слава богу. В самолете слова сказать не с кем. У всех рожи постные, как у архангелов. А на земле… Эй ты, индюк! Нахал! Петух в компоте!.. А на земле я любому слово скажу. Земля — матушка.
— Вам куда?
— Ему в крематорий.
Вышел шут с балалайкой. Одежда на нем пилотская — темно-синяя, с золотыми шевронами.
Трень-брень…
— Я пришел извиниться. Физики-атомщики, герои великих строек, суровые юноши и прекрасные девушки с геологическими наклонностями, а также — морские волки, летчики-испытатели, десятиклассники, сомлевшие от сомнений, сегодня не прилетели. Сегодня их рейсы проходят мимо нашего с вами театра. Нынче театром владею я и, уж простите великодушно, созываю только таких людей, которые пригодятся мне для рассказа.
Еще раз прошу прощения.
Трень-брень…
— Простите, где багаж выдают? Мы подарим вам чайную розу.
— Не выношу чайные розы и уличные знакомства.
— Иван Селизарович, Иван Селизарович, вы меня неправильно поняли по телефону. Иван Селизарович, это была скромная шутка с моей стороны.
— Шути, голубчик, но шути осторожно. В основном шути с подчиненными. У них чувство юмора есть осознанная необходимость.
— Простите, где багаж выдают?
— Да отвяжитесь вы, я вам не Горсправка.
Пассажиры спешили к транспорту. Вежливые, терпеливые автобусы приседали от пятаков и двугривенных. Мордастые таксомоторы скликали попутчиков, чтобы в один конец да за двойные деньги.
Боба поднял с асфальта красный кленовый лист, поплевал на него и пришлепнул к столбу, крашенному в алюминий.
— Тимоша, скажи, что на свете самое красивое? Могу биться — не знаешь.
— Чего не знать! Что мне нравится, то и красивое.
— Ослам колючки нравятся.
— Не возникай. Насчет ослов в зуб дам.
— Дай в этот, он у меня молочный. — Боба оттянул пальцем нижнюю губу. — Юмор не понимаешь. — Он сплюнул и сообщил с таким видом, словно сделал подарок: — Самое красивое — ракеты, самолеты и автомобили. Скорость, помноженная на гармонию линий.
— Скорость, помноженная на что?
— На гармонию линий.
— На что?
Боба вздохнул грустно. Так грустно, чтобы всем стало совершенно понятно, как ему жалко товарища.
Читать дальше