Евгений Алёхин - Ядерная весна [сборник litres]

– Быстрее, – говорит. – Бери любое полотенце и вытирай.

Недовольство, мелкая ложь, суета. О чем мы говорим, когда говорим о запачканном животе?

– Зачем так суетиться?

– Вдруг какой-нибудь упорный сперматозоид доплывет!

Я покрутил пальцем у виска:

– У тебя же месячные. И даже если они только что закончились, я могу кончать еще несколько дней не только на твой замечательный живот, но и в тебя.

– Лучше перестраховаться, – уперлась Юля.

Хотел было рассказать, что в таком случае она может забеременеть оттого, что в жидкости, которая выделяется во время всего этого действа, уже могут быть сперматозоиды. Как профессор кислых щей сказал бы: «Юлия, после первой эякуляции в ходе полового акта в предэякуляте уже присутствует семя». Но решил не говорить. Ладно, сначала усмехнувшись, но быстро поправившись, скорчив серьезное лицо, беру полотенце, сохнущее на двери, и старательно вытираю мою даму. Она брезгливо трет руку о полотенце, – немного сгущенки попало на ее пальчики. Нормальная девчонка бы облизала их, но только не Юля. Юля вместо этого обиженно смотрит в потолок. Видок у нее тот еще.

– Ну и вид у тебя… отъебанный какой-то, – говорю.

– А у тебя лучше?

– Наверное, нет.

– Как ты говоришь?! Что это такое – вид отъебанный?!

Ага, на это ты обиделась, что за игры.

– Что ты обижаешься? Я же в хорошем смысле слова.

– В хорошем?

– В хорошем. Просто злишься, что я кончил раньше тебя.

– Просто нельзя так со мной разговаривать!

Через секунду она меня выгоняла. Лицо у нее было красное. В дверях я ее поцеловал в сжатые губы. Юля смотрела на меня враждебно. Я широко улыбнулся.

– Я тебя ненавижу, – был ее ответ на улыбку.

– Пока, любовь моя, – сказал я.

Она хлопнула дверью.

Утро было прекрасное. Я шел домой, ощущая себя самым потрепанным мартовским котом. Было просто думать обо всем. Чудесное воскресное утро. Я знал, что, когда я высплюсь, мне будет очень грустно. Что я не позвоню Нине, что мы с ней не погуляем. Хотя, может, и решусь позвонить? Но я же не смогу ходить с ней рядом, улыбаться, делая вид, что ничего не случилось. В жопу, сейчас можно было думать об этом, оставаясь радостным, такое было утро. Я прикоснулся к самой сути, я пока еще помнил, знал и чувствовал, что можно жить, ездить в автобусе, сидеть в туалете, чистить зубы, заниматься чем угодно, но оставаться стоять на балконе седьмого этажа, чувствовать мгновение: прикосновение пера ветра, и играть с утятами в ванной, и быть большим до неба, и маленьким, и хитрым. Можно путаться в своих следах, но быть внутри сути. Этим утром все было так.

Миша жил в Пиздопропащенске. Это небольшой город в Мухосранской области. Ну, не настолько небольшой, конечно, чтоб уж все люди друг друга знали в лицо. В общем, город примерно на сто тысяч жителей. Но поскольку город располагался на пути из столицы в областной центр, здесь, как и почти в любом другом месте, можно было подхватить разнообразные венерические заболевания, хотя Мише и казалось, что все эти заболевания имеют свойство беспокоить только его. Значит, как-то Миша в очередной раз пришел к дерматовенерологу, который уже знал Мишу в лицо.

– Ох-ох-ох, опять Мишанька пожаловал, – сказал дерматовенеролог, – ну, садись.

Миша сел, удивившись приветливости врача. Обычно этот лысый тип (врач, а не Миша) был нервным, поскорее пытался выпроводить, был даже груб, а один раз второпях выписал неправильную мазь.

– Что ты нам принес на этот раз, Мишаня?

– У меня какие-то красные прыщики тут, – Миша ткнул себя в пах, – чешутся как бешеные.

– Так-так-так. Ну, вставай, снимай штаны, – лысый стал оглядывать Мишины причинные. – Умгмм. Что-то ты часто меня навещаешь. Стало быть, один живешь да баб водишь?

– Ну да, – ответил Миша. Лысый позволил натянуть штаны, Миша опять сел.

– Хорошо.

– Что это у меня? Не серьезно?

– Хорошо, все будет хорошо. А что с твоими родителями?

– Умерли. Я с семнадцати лет один живу.

– Хорошо. Очень хорошо.

Врач странно смотрел и тер ладошки.

– Что, – спросил Миша, – хорошо? Что мои родители умерли?

– А, нет-нет, – быстро проговорил Лысый, – это я так задумался. Я о своем задумался.

– Ладно, скажите уже мне, что это за прыщики? Что мне делать?

– Подожди-подожди, – оживился лысый, – сейчас я схожу за мазью, она тебе быстро поможет. Намажешь свою несчастную пипиську пару раз, и все будет хорошо, – и вышел из кабинета.

Миша ждал, ждал и думал, что это с врачом. Дерматовенеролог, бля, ну и словечко. И тип сам тоже: ну и тип, что с ним? Что это он сегодня с Мишей, как с родным? Мише это все не нравилось, но он сидел и ждал, ждал, наверное, минут десять, и по истечении десяти минут это все ему не нравилось еще больше. Неспроста себя так ведет лысый. К чему он это спрашивал? Тут Мишино внимание притянуло нечто, похожее на мусоропровод, выделяющееся из одной стены. Только дверца у этого мусоропровода была большая слишком, туда можно было бы впихнуть телевизор, большой телевизор. Миша открыл дверцу, ему показалось, что снизу из темноты доносятся голоса.