Евгений Алёхин - Ядерная весна [сборник litres]

– Ну, Павлуша, радость моя, вот что я тебе скажу, помоги мне, – я начал размахивать руками. – Ну, дай ты мне этот вонючий гондон. Помоги моей душе поэтической в минуту трудную. Все равно ведь он пролежит у тебя в кармане твоем, пока срок годности у него не кончится.

Последнее предположение, как я понял по его лицу, я высказал зря. И я пошел по другому, безобидному пути:

– Ну, Павлуша! Дай-дай! Ну, да-а-а-а-ай.

Его это утомило, и он отдал мне презик.

– Ладно, у меня два. На один.

– Ну, Павлуш, мне одного не хватит! Это уж точно!

Он заржал. И пошел выпить. Я усиленно мешал водку с пивом, думая о Нине. А через час или два я сидел уже на балконе Юлечкиной квартиры и смотрел через стекло на комнату, служившую залом. Юлечка расправила диван. А потом зачем-то начала расправлять кресло-кровать.

Я докурил и зашел в комнату:

– А это еще что за херня?

– Что?

– Вот это?.

– Это кресло-кровать.

– Я вижу.

Я разделся до трусов и сел на диван. Юля была в ночнушке.

– Слезай, – говорит.

Я встал. И стоя смотрел на нее.

– Хочешь, – говорит, – мой фотоальбом посмотреть?

Мы минут пять посмотрели альбом. Зря посмотрели. Потому что я едва не решил уже с ней ничего не делать, но она была на некоторых фотографиях такой заманчивой, что я не мог себе позволить бездействия. Когда она выключила свет, я сказал с этого кресла-кровати:

– Ну, все, хватит, я иду к тебе.

– Нет.

– Как нет?

Я выдал какой-то невнятный монолог, отключив мозг, после чего она сказала:

– Ладно, бери с собой одеяло и подушку и перелазь.

Так-то лучше. Я перелез.

– Где у тебя эрогенные зоны? – говорю.

– Я тебе все равно не дам, – так вот она сказала.

Я положил Юле руку на живот.

– У меня месячные еще не закончились, – говорит.

– Так самое время, – говорю. – Они как раз сейчас закончатся, а это – лучшее время.

И поехали. Я терся об нее, а ей это нравилось. И спустя много минут все еще терся об нее, ей это сильно нравилось, но она почему-то не позволяла мне засунуть.

– Я надену презерватив, – сказал ей.

– Одевай, но я тебе не дам. Только так можно.

– Надевай, – поправил я. – И что – мы будем тереться всю ночь, как полоумные?

– Не хочешь – иди на кресло!

Ладно, придется обходным путем.

– Хорошо, ты тут главная. Но ты сможешь так кончить?

– Да. А ты?

– Вряд ли. Но как скажешь. Попробую.

Презерватив я все равно надел, потому что ни на секунду ей не поверил. Второй или третий раз в жизни надел, я еще толком не освоил это изобретение. Мы все терлись и терлись, и терлись, и я был умеренно возбужден, не взрывался, все-таки я был заключен в резиновую тюрьму. Плюс она не давала мне вставить. И я уже нашел в этом какой-то восторг. Я покручивал у нее тампакс и все пытался его вытащить, но она говорила «нет». И все заставляла тереться о порог, час за часом, и, похоже, она правда кончила от этой свистопляски, и даже не раз. Не знаю, вроде да. Она стонала, и ее конечности спазматически дрыгались, если это не женский оргазм, то я умываю руки. Я утратил чувство реальности, в голове звучал рассказ моего друга Кости:

«Когда я работал охранником в этом лагере, там был еще парень, медик. Он говорил, что девушки лет до двадцати пяти вообще не испытывают оргазм, а только его имитируют, особенно девственницы. Еще этот парень каждую ночь трахал такую страшную девушку, что я считал его Иисусом Христом».

Так я терся о Юлю, а Костя примостился у меня на плече и нес эту околесицу, хотя я и не знал, как привязать ее к сегодняшнему дню. Но раз Юлечке нравится так, то я решил, что буду так. И тогда почувствовал себя святым дамским угодником. Это было даже интересно. Трешься о клитор и крутишь тампакс, если ты выдержишь этот марафон, тебе дадут согреться в мясистой рукавице. Я впадал в полусон и выпадал из него. Надо работать в предлагаемых обстоятельствах, говорят нам на актерском мастерстве. Я протрезвел и потянулся за неуловимой красотой в темноте комнаты, мой член разбух между нашими двумя животами, и я со стоном кончил в соскообразный клапан, упираясь в Юлин пуп. Голова кружилась от пустоты и свежести, когда вышел на кухню, как в весенней роще, выпил воды и выкинул нелепо использованный презерватив в окно – цветок зла, обреченный висеть на дереве.

Я предатель. Ведь совсем недавно, может, неделю назад, мы пили группой пиво в Горсаду. Нас осталось несколько человек. Девчонки сидели на лавочке, я – на корточках – напротив. И тут я увидел, что у Нины (отсюда это было очень хорошо видно) между ног алые разводы. Я заволновался, подошел к Ане Бычковой, отвел ее и жалобно сказал: «У Нины там месячные начались». Аня заботливо отвела Нину, пока я сидел, разговаривал с остальными, и у меня дрожали руки, потом подошла ко мне: «С чего взял?»