Что ж! Прошлись и по среднему звену. Однако, как ни печально, с тем же самым результатом. Нет — и все.
Помню, использовав кое-какие старые свои приватные связи, я вышел даже на такого человека, как И. А. Серов, бывший всесильный шеф КГБ, а тогда, когда все это происходило, — начальник ГРУ. Поскольку формально — да, наверное, и фактически — подобные дела были уже вне его компетенции, он устроил мне встречу с таким компетентным человеком, что уж дальше некуда — тогдашним начальником контрразведки КГБ генералом О. Грибановым. Первый (и очень хочется думать — последний) раз в своей жизни я побывал тогда в главном здании этой всемогущей организации на Лубянке, в строгом, но довольно уютном кабинете генерала — сейчас уже забылось, на каком, кажется, на третьем этаже.
— Нет, вы, уважаемый, ошибаетесь, — терпеливо выслушав мой сбивчивый, но, как мне казалось, достаточно убедительный рассказ, вздохнул он в ответ. — Мне известна вся эта история. Уверяю вас — это не мы. На самом деле причина — это сам ваш шотландец. У нас есть совершенно достоверные сведения, что он давно уже отказался от этого брака. Так что мой совет вашей приятельнице и вам — забудьте о нем. Забудьте — и все. Мало ли чего не бывает в жизни…
Сказал и глядит на меня тем же непроницаемым — только не тухло рыбьим, как смотрел тот, в ЗАГСе, когда валял перед нами дурака, а жестко стальным взглядом. Что же ты такое говоришь, генерал, а? Да как же ты можешь так уверенно, так спокойно врать, глядя собеседнику прямо в глаза? Да этот шотландец прямо сегодня ночью продержал Галку босую, у телефона чуть ли не до утра! И она говорит — просто разрыдался под конец. Как малый ребенок, разрыдался…
А месяца через два-три шотландец этот с чемоданом в руке вдруг позвонил Галке в дверь. Как, каким образом, откуда? Удалось умилостивить наших? Дали визу, наконец?
— Я приехал к своей жене. И отсюда я больше никуда не уйду, — торжественно и очень решительно заявил он, ставя чемодан на пол. — Меня могут теперь только арестовать. Но сам я отсюда больше не уеду никогда… А виза у меня через Финляндию. И ее я получил там…
Надо же! Подумаешь — напугал. Ах, какие же, они все эти иностранцы, дураки! Милые, трогательные, но все-таки дураки… Ну, и дали ему пожить с женой дней пять-шесть: не звери же мы, в конце-то концов. А потом, когда он как-то вышел на улицу, сигарет купить — прямо у подъезда и схватили, затолкали в черную «Волгу», в чем был, и прямиком в Шереметьево, и сразу — в самолет. Галка только всплеснула руками, увидев с балкона, как его запихивают в машину, только закричала, как кричат, наверное, перед смертью… Да куда там! И след простыл.
Нет, это не была для нее смерть в прямом смысле слова. Еще год-два она потрепыхалась, да и он там, в Англии, тоже какое-то время еще посопротивлялся, еще довольно часто звонил, письма разные писал. А затем, естественно, исчез — сколько ж можно было бороться с судьбой, сколько ж можно было ждать? Он ведь был еще очень молодой человек… А потом вскоре Галка, по нервному истощению, попала в клинику: раз попала, другой раз попала… А потом уж до самой старости так и прожила: одна, в своей двухкомнатной квартире на Песчаной, изредка перебиваясь переводами и не желая больше видеть никого. Разве что собственного брата иногда.
Одним словом, «Юнона и Авось»! Только все-таки малость по-другому — в варианте, так сказать, модерн.
Совестно мне, признаюсь, перед ней, перед Галкой, совестно и перед собой — ведь по существу я так больше и не видел ее с тех пор. А прошло больше тридцати лет… И во что она теперь превратилась — я не знаю, могу только лишь догадываться… Нет, пусть уж она останется для меня навсегда такой, какой была тогда: в красной лохматой шубе, с гордо поднятой головой, волосы воронова крыла, ноздри в стороны, на «шпильках», по лужам, по грязи, прямо — и вперед…
А так-то безнадежно…
Наверное, до конца жизни мне так и не решить вопрос, мучивший меня чуть ли не с тех самых пор, как я себя помню: что лучше? Организация, строжайшая дисциплина? Или знаменитое русское «авось», т. е. упование на то, что стихия жизни сама собой вынесет туда, куда надо, а все эти «ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт…» есть на самом деле лишь бестолочь да человеческая суета, заведомо обреченная на провал?
«Дайте нам организацию революционеров, и мы перевернем Россию!» Сильные, прямо скажем, были слова. Слова, которые по сути дела определили всю нашу, российскую, жизнь на многие десятилетия (если не столетия) вперед с тех пор, как они впервые были произнесены.
Читать дальше