Николай Шмелев - Ночные голоса

А ведь «развиднелось»-таки в конце концов, а? Может, и не надолго — но ведь «развиднелось» же! Все, что написал — все вскоре потом, при Горбачеве, вышло в свет… А те двадцать экземпляров в синем коленкоре — они так и пролежали у меня на антресолях еще года три-четыре. Больно убедителен и очень уж практичен был совет моего несостоявшегося покровителя! А потом я их, естественно, за ненадобностью просто-напросто сжег.

1987 год был действительно переломным в моей жизни. Весной вышел, наконец, «Пашков дом», а в июне «Новый мир» опубликовал мою сильно нашумевшую в ту пору статью «Авансы и долги» — о всех печалях и бедах нашей экономики.

«Пашков дом» заметили, признаться, не очень многие, но зато статью читали миллионы и миллионы. Шум поднялся поистине оглушительный! Я сам, помню, недоумевал: и почему этот шум, из-за чего? Чего уж такого особенного я в той статье сказал? Азбука, букварь, обыкновенный здравый смысл — и больше ничего. Каждый человек, наверное, на улице думает то же, что и я.

Но, может быть, именно в этом и была причина такого успеха статьи. Каждый действительно думал так же или более-менее так же, но вот нашелся же один, кто высказал все это вслух! И многие в нашем привыкшем к молчанию обществе тогда, наверное, решили: ага, значит, я не один? Значит, и другие думают так же, как и я? И, значит, не я сумасшедший, а сумасшедший мир вокруг меня?

Мне бы определенно тогда несдобровать — времена еще были весьма и весьма неясные — если бы меня сразу не взял бы под свою высокую руку М. С. Горбачев, публично заступившись за эту статью. Но даже и после его такого заступничества тот невероятный шквал писем, звонков, проклятий, приглашений, который обрушился тогда на мою голову, вынудил меня из чувства элементарного самосохранения лечь, как говорится, на дно. Пусть он малость уляжется, этот шум, а там… А там посмотрим.

Но один все-таки звонок заставил меня тогда вылезти из своей норы. Коллеги из Института Востоковедения Академии Наук, где я был давним членом Ученого совета и где, к тому же, работала моя жена, все-таки уговорили меня выступить у них с лекцией. Мне бы, дураку, когда я поднялся на третий этаж их здания на Рождественке, уже с порога насторожиться: это что же, ребята, не один, как обычно, а целых три зала у вас радиофицированы? И почему такая ужасающая толпа народу здесь? Это же не концерт Пугачевой, это закрытая лекция для специалистов — к чему весь этот парад-алле?

Лекция была о наших экономических делах, и прошла она, должен сказать, достаточно интересно. Зал гудел, спорил со мной, поминутно мне приходили записки, и на каждую из них надо было отвечать… Но особый шум и спор, помню, вызвало мое утверждение, что даже не с моральной, а с чисто циничной, практической точки зрения вся система ГУЛАГа была лишь одной сплошной глупостью.

— Чего мы добились ею? — спрашивал я с трибуны. — Чего мы добились тем, что пропустили сквозь лагеря семнадцать с половиной миллионов человек? Два канала прорыли? Так один из них, Беломорский, на поверку оказался и вовсе не нужен. Золото? Лесоповал? Так известно, что труд одного вольнонаемного равен труду девяти-десяти заключенных. Железная дорога Салехард-Игарка? Так по ней ни один поезд никогда так и не проехал после ее постройки. А сколько жизней человеческих на ней погубили? Зачем?

Ну, и так далее, и тому подобное. В общем, много чего я по этому поводу говорил, и много с чем тогда соглашался или, наоборот, возражал мне зал.

А на утро — мать честная! «Голос Америки» сообщает, что впервые в Советском союзе профессором Н. Шмелевым названа цифра заключенных, пропущенных сквозь ГУЛАГ. А затем «Крисчен сайенс монитор» публикует то же самое да еще с добавлением: пусть профессор Шмелев не отпирается — пленка с записью его выступления у нас. А за ней и другие западные газеты, и другие радиостанции. А потом звонки от всякого нашего высшего начальства: ты откуда взял эту цифру? А если раньше знал — почему нам прежде не сказал?

Ну, на это-то ответ у меня был один: слышал от самого Н. С. Хрущева, за столом слышал, двадцать семь лет назад. Сам-то я, конечно, ее, эту цифру не считал, возможностей к тому, понятно, не было. А судя по всем прикидкам — похожая на правду была цифра… Кстати, так оно и оказалось в конце концов, только получилось еще больше. И существенно больше!

И как на грех, через два-три дня мне ехать в Америку. Важная для меня была поездка — двадцать лет до того я глухо был «невыездной». Но, помню, как представлю себе где-нибудь еще в аэропорту Кеннеди репортера с микрофоном: «Скажите, профессор Шмелев, это действительно правда — ваше сообщение о семнадцати с половиной миллионов в ГУЛАГе?» — так и ехать никуда не хочется. Ну вас всех к черту! Провались она, эта ваша Америка. Что ж вы так по-разбойничьи с людьми-то обращаетесь, а? Кто-нибудь спросил у меня разрешение на это цитирование? И как вообще к вам попала эта пленка, черт бы ее побрал?