Николай Шмелев - Ночные голоса

По-моему, это было последнее заседание Высшего Консультативного совета при Президенте России в том еще, первом его составе. Была тихая осень 1992 года, был субботний вечер, и Кремль в этот час уже был пуст от людей. Президент, как обычно, собрал нас в Екатерининском зале: зеленый малахит кругом, бронза, зеркала, белые волнистые шторы на окнах… Казалось, даже дышать в такой красоте — и то кощунство. А уж говорить о всяких невеселых делах…

Но именно о невеселых делах мы и говорили: Г. А. Арбатов, О. Т. Богомолов, Т. И. Заславская, Ю. А. Левада, Г. Х. Попов, ныне покойный В. А. Тихонов, С. Н. Федоров, Е. В. Яковлев и другие, в том числе и я. Говорили так, как привыкли за все предыдущие полтора с лишним года: прямо и даже не очень-то подбирая слова. А сказать нам всем Президенту было чего: что реформы выворачивают куда-то не туда, что все валится вокруг, что надо то-то и то-то сделать, то-то и то-то предпринять, чтобы остановить этот обвал… Президент слушал, никого не перебивал, только изредка вставлял отдельные замечания да иногда, если высказанная кем-то мысль была особенно примечательна, величаво, но нейтрально кивал своей седой, крупной головой.

Все было, казалось бы, как всегда. И… И не как всегда. То ли помощники Президента держались как-то по-иному, более уверенно и раскованно, чем обычно, то ли сам он нескольких каких-то вовсе не обязательных, но ставших уже привычными приветливых слов на этот раз не произнес… Короче говоря, Бог его знает почему, но у меня где-то уже посреди этого заседания вдруг родилось убеждение: все, этот наш сбор последний. По крайней мере, в таком составе последний. Эта «запорожская вольница», где каждый сам себе пан, Президенту больше не нужна — ему нужны помощники, подсобный персонал, а не разные там советники, да еще такие, которые норовят все против шерсти и все невпопад.

И тут же, за этим столом, помню, в памяти вдруг откуда-то всплыли великие слова неистового епископа-расстриги Вассиана Топоркова, сказанные им некогда Ивану Грозному: «Не держи, царь, рядом с собой советников умнее себя…»

Но, оказалось, не у одного только меня родилось такое ощущение. Сидевший рядом со мной еще один член совета — кстати, старый мой товарищ — вдруг, наклонившись, прошептал мне в ухо:

— Петрович, а, похоже, последний раз сидим, а?

— Похоже, что так.

— А знаешь, у меня есть… В портфеле… Надо бы по-христиански отметить такое дело, помянуть. А? Как ты считаешь?

— Да надо бы, конечно. В самый, думаю, будет раз.

— Ну, тогда после заседания от меня не отставай.

— Что ты! И не думай. Куда ты — туда и я.

А в портфеле у него, как оказалось, была литровая бутылка «Абсолюта»… Но только нами двумя не обошлось. Уже на выходе из Большого дворца к нам присоединились еще два других члена Совета. И тоже с той же мыслью: здесь нам больше не бывать.

Ну, что ж — не бывать, так не бывать… А где выпьем? А здесь же и выпьем, вот только за угол Грановитой палаты завернем. Из горла? Ну, что же, можно и из горла. Не бежать же назад в Екатерининский зал за стаканом…

Никогда прежде не видел я Кремль таким пустым и таким красивым. Ни души на всей Ивановской площади, только золото куполов да желто-красный лист там подальше, в парке, да высоко в небе, выше Ивана Великого — воронье… Ну, и еще четверо седых мужиков, приткнувшихся к стене Успенского собора, и бутылка у одного из них в руке.

Почему это я вдруг стал декламировать — не знаю. Как говорится, накатило, нашло:

— Хорошо, что нет царя.

Хорошо, что нет России.

Хорошо, что Бога нет.

Нет, хрен прорвешься! Тут народ все грамотный. Ну, и закончил за меня мой старый друг — тоже, между прочим, большой книгочей — отчеканив во всю гулкую пустоту Соборной площади:

— И никто нам не поможет,

И не надо помогать.

А потом, конечно, пошли по домам.

Не хотел бы, чтобы тот, кто это все сейчас читает, думал, что читает мои мемуары.

Почему не хотел бы? Да потому, что, во-первых, все стоящие, с моей точки зрения, мемуары уже давно написаны. Что, к примеру, необычного можно еще написать после Монтеня? Или, если ты литератор — то после С. Моэма с его знаменитыми «Подводя итоги»? Да и можно, и нужно ли мне, прожившему жизнь, в которой все так всегда клубилось, пенилось, струилось, меняло свое русло и продолжает менять его вплоть до сегодняшнего дня, говорить о каких-то итогах, о каких-то окончательных моих выводах? Какие такие выводы? Нет у меня никаких выводов. Так только, есть кое-какие картинки из жизни, которые именно потому, что они из жизни, возможно, и представят для кого-то какой-то интерес.