Николай Шмелев - Ночные голоса

А если уж задумал сам уйти, как это было в моем случае, да еще всего лишь после двух лет службы (больше, каюсь, не выдержал), то это и вовсе расценивалось как чрезвычайное происшествие. Не любили тогда такой самодеятельности! И вовсе не безобидно не любили: если со скандалом, то вполне мог получить «волчий билет» на всю оставшуюся тебе жизнь.

Какие только истории, про какие только хитроумные способы как-то самому распорядиться своей судьбой я тогда не слышал… Но самым главным во всех таких случаях, если они имели успех, было непременное соблюдение двух основных принципов: во-первых, уход должен быть полюбовным, с согласия начальства и без всякого скандала, и, во-вторых, чтобы не создавать прецедента, он должен был быть на должность никак по рангу и по деньгам не ниже той, которую ты занимал в ЦК.

А самый, по-моему, блестящий, просто гениальный способ ухода по собственному желанию был придуман неким бедолагой — инструктором одного из отраслевых отделов ЦК, как раз незадолго до моего прихода в это учреждение. Имени этого великого человека не называю, пусть он будет просто Н. — вполне возможно, что он еще жив.

Перво-наперво, рассказывали, утром, сразу после бритья, на пустой желудок он, Н., заглотал из горла до дна непочатую бутылку водки и, не закусывая, так и поехал на работу на Старую площадь, — поехал, как обычно, в метро. Расчет был абсолютно верным: полчаса-сорок минут в метро, в качке, в духоте, в толкотне, было вполне достаточно, чтобы развезло с пол-литра хоть кого угодно. А он, Н., к тому же был небольшого росточка, худенький, некрепкий здоровьем — много ли такому надо было, чтобы развезло?

Дальше наступил самый ответственный момент. Уже покачиваясь, но все еще цепко сжимая в руке ручку своего толстенного портфеля, он, ведомый многолетним инстинктом, безошибочно отыскал из многих цековских подъездов свой и, предъявив бордовый сафьяновый пропуск дежурному лейтенанту, благополучно миновал контрольный пост… Но дальше не пошел! А сел прямо на пол рядом с лейтенантом, поставил портфель между ног, свесил свою буйную голову на грудь и… горько, но молча заплакал.

В этом и была вся соль, вся суть этого столь необычного проекта: сидеть рядом с лейтенантом, глотать слезы и ни слова — ни в коем случае ни слова! — не произносить. Он так и делал: икал, всхлипывал, размазывал слезы по лицу, что-то бессвязно там бормотал, но ни единого внятного слова не произносил.

Было уже девять часов, мимо него и лейтенанта толпой спешили сослуживцы, а он все сидел на полу, плакал и на все сочувственные вопросы и лейтенанта, и сослуживцев ничего не отвечал, только лишь горестно мотал головой… Конечно, через несколько минут сбежалась вся охрана, прибежали и люди из его Отдела, бросились его поднимать, куда-то оттащили, положили, послали за нашатырем, а он все плакал, икал, но и потом, невзирая ни на какие расспросы и уговоры, так ни одного слова и не произнес…

Через неделю всего, не больше, он был назначен заведующим кафедрой в каком-то московском техническом институте. И больше уже нигде с тех пор на горизонте не возникал.

Ах, как же мне нравился этот проект! Как же он соответствовал по духу своему мне, именно мне… Но у меня в конце концов все же вышло по-иному: полюбовно, по доброму согласию сторон. Благо, по-настоящему «своим» я стать все-таки не успел.

О, это только кажется, что начальником быть у нас в былые времена было просто! Дескать, сиди себе да щеки надувай, да кулаком по столу изредка, для порядка, погромыхивай, да в телефон время от времени рявкай, предпочтительно что-нибудь матерное, да секретаршу свою гоняй в хвост и в гриву почем зря… Нет, совсем все не так просто было! Целая тонкая, изощренная наука была отработана, чтобы быть настоящим начальником, настоящим аппаратчиком. И если ты этой наукой не овладел — в аппарате тебе нипочем не усидеть, хоть ты будь семи пядей во лбу.

Ну, например, с самого низу — начиная с райкома, с первых, так сказать, ступенек лестницы. Как, скажем, нанимали шофера в сельский райком? Приходит человек (разумеется, по рекомендации), а ему зав. административно-хозяйственным отделом говорит:

— Ладно, парень, с документами потом. А сейчас срочно — садись за баранку. Мне, понимаешь, во как, позарез, нужно тут смотаться по делу в какое-нибудь там Дадылдино. Давай, выгоняй из гаража «козла» и айда…

Хорошо. Сели, поехали. Отъехали от райкома километров десять-пятнадцать. Вдруг зав. АХО останавливает машину, достает из портфеля поллитровку и… И если у шофера в «бардачке» не оказалось стакана, краюхи хлеба, луковицы и щепотки соли — все, парень, гуляй, ничего не поделаешь, до такой важной должности ты, друг, обижайся — не обижайся, еще не дорос. И правильно: а если бы, не дай Бог, не зав. АХО поехал, а первый — что тогда?