Тове Дитлевсен - Зависимость

Зима холодная, на улицах гололед. Я с нетерпением жду схваток и, чтобы вызвать их, запыхаясь бегаю за руку с Эббе вокруг нашего дома после наступления темноты. От шубы отскакивают пуговицы, но и только. Наконец-то однажды утром я чувствую боль в животе и спрашиваю фру Хансен, могут ли это быть схватки. Она считает, что вполне вероятно. К концу дня боль усиливается. Во время схваток Эббе держит меня за руку. Вечером мы едем в клинику, и он прощается со мной длинным беспомощным взглядом.

Какая же она уродливая, разочарованно произношу я, уставившись на маленький сверток с ребенком, который кто-то вложил мне в руки. Лицо — в форме груши, на висках — две глубокие темные отметины от щипцов. Волос на голове нет. Главный врач смеется: вам так кажется только оттого, что вы никогда не видели новорожденного ребенка. Они никогда не появляются на свет красивыми, но матерям всё равно кажется иначе. Сейчас я позову вашего мужа. Эббе входит с букетом роз. Он несет их неловко, и я неожиданно осознаю: он никогда не делал мне подарков. Он садится рядом со мной и заглядывает в люльку, куда снова положили младенца. Довольно пухленькая, произносит он, и я сильно обижаюсь. Это всё, что ты хочешь сказать? — спрашиваю я. Роды длились целые сутки, и, клянусь, детей я больше не захочу. Я выла и вопила от боли, а ты только и можешь сказать, что она толстощекая? Вид у Эббе виноватый, но он находит новый способ ухудшить ситуацию и добавляет: может, со временем еще похорошеет. Он спрашивает, когда я вернусь домой, потому что скучает по мне. Я склоняюсь над кроваткой и прикасаюсь к крошечным пальчикам. Теперь мы — отец, мать и ребенок, говорю я, совершенно обычная и нормальная семья. Почему, спрашивает Эббе, тебе непременно надо быть обычной и нормальной? Ты не такая, и это ни для кого не секрет. Я не нахожусь с ответом, потому что мечтала об этом столько, сколько себя помню.

Случилось страшное. После рождения Хэлле у меня пропало какое-либо желание спать с Эббе, и даже если я это и делаю, совершенно ничего не испытываю. Я консультируюсь у доктора Огорда, и он утверждает, что ничего необычного в этом нет. Я истощена из-за кормления грудью и ухода за ребенком, к тому же работаю как сумасшедшая — на Эббе просто не остается сил. Но тот огорчен: видит в этом свою вину. Он обсуждает ситуацию с Оле, который советует купить книгу ван де Вельде «Идеальный брак». Так Эббе и делает, и, пока он читает, уши у него пламенеют — это своего рода современная библия порнографии. Он изучает разные позиции, и каждый вечер мы пробуем новую. Наутро после акробатических игр оба чувствуем себя разбитыми, и ничего более. Я обсуждаю проблему с Лизе, которая признается, что с ней всё было совсем иначе. Испытывать хоть что-нибудь от секса она начала только после рождения Кима. Она задумчиво глядит на меня своими ласковыми глазами Мадонны и предлагает: может, найти любовника? Иногда паре помогает сблизиться, если у одного из них появляется кто-то еще. У нее самой есть любовник, юрист. Он работает в полицейском управлении, и каждый день они часами петляют между колоннами здания. Мужа Лизе убеждает, что ей приходится задерживаться на работе. Оле и знает об этом, и одновременно как бы и нет. У него есть ребенок от другой женщины, и еще до его рождения Лизе всерьез размышляла об усыновлении. Позже оказалось, что малыш глухой, и Лизе рада, что не взяла его. Я отвечаю, что не собираюсь заводить любовника — просто не смогу работать, если моя жизнь снова станет беспорядочной и сложной. И я всё больше и больше осознаю, что единственное, к чему я действительно пригодна, единственное, что полностью меня занимает, — это составлять предложения, создавать словосочетания или писать простые четверостишия. Для этого мне приходится наблюдать за людьми весьма необычным способом, словно я собираюсь хранить их в архиве для дальнейшего использования. И читать мне приходится особенным образом: впитывать всеми порами всё, что мне может пригодиться, — если не сейчас, то потом. Чтобы всем этим заниматься, мне нельзя иметь слишком много знакомых, часто развлекаться по вечерам и пить алкоголь, иначе на следующий день я не могу работать. Из-за строк, что постоянно складываются в моей голове, я часто где-то витаю и во время разговоров с Эббе рассеянна. Его это расстраивает и в придачу к моему сюсюканью с Хэлле заставляет чувствовать себя непричастным к моему миру, к которому он раньше принадлежал. Возвращаясь после обеда домой, он всегда хочет почитать, что я написала, но сейчас его критика стала бессмысленной и необоснованной, словно он хочет нанести мне удар по самому уязвимому месту. Однажды мы ссоримся из-за херре Мульвада в «Улице моего детства». Мульвад решает уравнения — и Эббе приходит в бешенство. Это же я, надрывается он, все мои друзья узн а ют меня и поднимут на смех. Он требует вымарать херре Мульвада. Определенно, этот персонаж получился странным, потому что у меня еще не вполне получается изображать мужчин, но и избавляться от него я не хочу. Не понимаю, сердится Эббе, почему ты не можешь создавать своих героев так же, как это, например, делал Диккенс. Ты же просто описываешь реальность. Тут нет ничего общего с искусством. Я прошу его в будущем держаться подальше от моих текстов, раз он всё равно в этом ничего не смыслит. Он отвечает, что ему до смерти надоел брак с поэтессой, кроме прочего еще и фригидной. Я судорожно хватаю воздух ртом и неожиданно разражаюсь слезами. Последний раз я ссорилась еще с братом, и то в детстве, и разногласий с Эббе я не выношу. Вдруг просыпается Хэлле и начинает плакать, я беру ее на руки. Почему это ему нельзя решать уравнения? — спрашиваю жалобно. Понятия не имею, чем еще этот парень может заниматься в свободное время. Эббе разом обнимает меня и Хэлле: прости, Тове, не плачь больше. Конечно, он может решать уравнения, я другое имел в виду. Просто меня это задело, пойми же ты.