Тове Дитлевсен - Зависимость

Я беру плащ, повязываю на шею красный платок и иду попрощаться с Эббе. О боже, моя башка, стонет он. Как только разделаюсь с простудой, приду к тебе в гости. Ты хоть немного без ума от меня? Да, призна ю сь я, и он извиняется, что не может проводить. Я замечаю, что он пылает жаром, и говорю, что это неважно. В одиночестве еду домой на велосипеде. Рассвет только занимается. Птицы щебечут, словно весной. Я с радостью думаю о том, что в меня влюбился студент, и смутно предчувствую, что это может длиться всю жизнь.

Выздоровев, Эббе заглядывает ко мне каждый вечер, и я совсем забрасываю встречи клуба, потому что не хочу пропустить ни одного его визита. На ночь он не остается — побаивается своей матери. Она вдова директора гимназии и живет вместе со старшим братом Эббе — тот в свои двадцать восемь лет никак не может съехать из дома. Перед уходом Эббе много раз обматывает длинный шарф вокруг шеи, укутываясь почти до носа: на улице колючая холодная зима. Когда я целую его на прощание, шерсть от шарфа попадает в рот.

Я всё чаще захожу в гости к Лизе и Оле и проведываю мать Эббе. Она невысокая, в возрасте и всегда говорит с такой интонацией, будто сообщает о случившемся несчастье. После смерти мужа, говорит она, у меня остались только мои мальчики. И смотрит на меня своими юркими черными глазами, точно боится, что я похищу одного из них. Брата Эббе зовут Карстен. Он учится на инженера и всё время размышляет, как бы сказать матери о желании съехать из дома. Но всё не решается. Их мать из семьи священника-грундтвигианца [7] Последователь религиозного учения, названного по имени его основателя Николая Фредерика Северина Грундтвига (1783–1872) — датского священника, писателя и философа, заложившего в Дании основы национального самосознания и просвещения. и интересуется у меня, верю ли я в Бога. Получив отрицательный ответ, она удрученно произносит: вот и Эббе тоже, да обратятся ваши души к Господу. От этих слов Эббе всегда смущается.

Когда мы ложимся в постель, он никогда не предохраняется. Я призналась ему, что очень хочу малыша и готова сама его содержать. Каждый месяц я ставлю в своем календаре красный крестик, время идет — и ничего не происходит. Публикуют мой роман. На следующее утро хозяйка врывается ко мне с «Политикен». О вас написали в газете, едва не задыхается она, что-то про книгу, почитайте. Открыв газету, я не верю собственным глазам. На самом лучшем месте, рядом с рубрикой «День за днем» — рецензия Фредерика Шюберга на две колонки под названием «Изящная невинность». Он хвалит мою книгу, и я пьянею от радости. Немного погодя приносят телеграмму от Мортена. В ней написано: «Благословен Шюберг и настоящий гений».

В тот же день он лично заходит ко мне и за кофе рассказывает о слухах в клубе. Поговаривают, что я лишь попользовалась Вигго Ф. какое-то время и бросила, когда нужда в нем отпала. Я признаюсь Мортену, что доля правды в этом есть, но от сплетни мне всё равно больно, ведь всей подноготной никто не знает. На следующий день в «Политикен» публикуют грук:

Он, очевидно, всё еще иногда вспоминает о своей зверушке. Однако женился на владелице усадьбы и больше не появляется на встречах клуба.

Неожиданно я забываю обо всем на свете: у меня задержка на несколько дней. Я обсуждаю это с Лизе, которая советует обратиться к врачу и сдать анализ мочи. Тот обещает позвонить, как только появятся результаты, и следующие дни я почти не отхожу от телефона. Наконец-то звонок — и доктор сообщает совершенно обычным голосом: результат анализа положительный. Я беременна. Это не укладывается в голове. Маленький комочек слизи глубоко внутри меня будет увеличиваться и расти день ото дня до тех пор, пока я не стану толстой и бесформенной, как это случилось в моем детстве с Рапунцель. Эббе далеко не так счастлив, как я. Нам придется пожениться, говорит он, а мне — рассказать об этом матери. Я спрашиваю, не против ли он нашей свадьбы, и он отвечает, что нет. Правда, мы еще так молоды и у нас ни кола ни двора. При мысли о грядущих переменах в его глазах появляется выражение беспомощности, и я целую его мягкие красивые губы. Кажется, что теперь у меня сил на троих. Вдруг я вспоминаю, что не разведена, и пишу вежливое сообщение Вигго Ф. с просьбой о разводе, потому что я беременна. Он обиженно отвечает: «Мне нечего сказать, кроме: вот тебе и на! Иди к адвокату и разберись с этим как можно быстрее». Я показываю письмо Эббе, и тот говорит: до чего же он смешон, и что ты только в нем нашла?