Тове Дитлевсен - Зависимость

В конце концов Пит находит подходящий пансион, и я переезжаю, снова ощущая себя молодой девушкой, чье существование — хрупкое, недолговечное и сомнительное. Я живу в хорошей светлой комнате с красивой мебелью, и мне прислуживает горничная в чепчике. Из своего аванса я покупаю печатную машинку и набираю на ней стихи, потому что снова начала писать. Пит считает, что их стоит попробовать продать какому-нибудь журналу, издающему подобные вещи, но я боюсь отказа. Когда мы с Питом вечерами болтаем в тесной кровати, я задумываюсь, как странно, что о себе он не обронит и слова. Его глаза, как две изюмины, матово поблескивают, а когда он улыбается, обнажаются чистые белые зубы. Я до сих пор не знаю, влюблена ли в него. Меня тяготит мысль, что он всего лишь развлекается, а я, как и все молодые девушки, жажду иметь дом, мужа и ребенка. Пансион находится на Обульварден, и участники клуба часто заглядывают ко мне, если им по пути. Мы пьем кофе, который я заказываю, просто нажав на кнопку. Обсуждаем выступление в нашем клубе Отто Гельстеда о политической ангажированности художников. Дискуссия провалилась, потому что никто из нас политикой не интересуется. Мортен Нильсен сидит на краю моего дивана, поддерживая руками, словно люльку, большое угловатое лицо. Может быть, размышляет он вслух, стоит присоединиться к освободительному движению. Мне же это кажется глупым, потому что силы неравны, но я не возражаю в ответ. Возможно, я заразилась от отца отвращением к богу, королю и отечеству, но я не в состоянии ненавидеть немецких солдат, марширующих по улицам. Я слишком занята собственной жизнью, собственным зыбким будущим, чтобы быть еще и патриоткой. Я скучаю по Вигго Ф. и забываю, что заболела из-за него. Мне хочется показать ему стихи, и я завидую друзьям, которые носят ему свои работы. Но главный врач требовал оставить мужа в покое. Однажды ко мне заглядывает Эстер и рассказывает, что пообещала заняться его домашним хозяйством. За постоянные опоздания ее вышвырнули с прежней работы в аптеке, и его предложение пришлось очень кстати. У нее лежит половина романа, который она надеется теперь дописать. После моего ухода Вигго Ф. совсем не переносит одиночества.

Я уже месяц в пансионе — и однажды Пит заявляется в приподнятом настроении и немного нервничает. Он не целует меня, как это принято между нами, садится и постукивает по полу недавно купленной тростью с серебряной рукояткой. Мне нужно тебе кое-что рассказать, произносит он, искоса поглядывая на меня своими глазами-изюминами. Вешает трость на спинку стула и потирает руки, словно замерз или что-то предвкушает. Он произносит: я уверен, ты сможешь это стойко принять, не так ли? Я обещаю принять стойко, но его поведение меня пугает. В один миг он становится совершенным незнакомцем, ни разу меня не обнимавшим. Недавно, продолжает он быстро, я познакомился с молодой женщиной, очень красивой, очень богатой. Мы сразу же влюбились друг в друга, и она пригласила меня в свою усадьбу в Ютландии, принадлежащую ее семье. Я уезжаю завтра, ты ведь не расстроишься? У меня всё плывет перед глазами: что теперь с оплатой аренды и моим будущим? Только без слез, останавливает он меня повелительным движением руки. Ради бога, прими это стойко. Никто никому не обязан, верно? Я не в силах ответить, кажется, что стены неожиданно накреняются, и мне хочется их придержать. Сердце бешено колотится — в точности так же, когда мне нездоровилось из-за отношений с Вигго Ф. Не дождавшись от меня ни звука, ни движения, Пит исчезает за дверью быстро, словно проникает сквозь стену. Подступают слезы. Я бросаюсь на диван и рыдаю в подушку, думая о Наде: стоило прислушаться к ее советам. Слез не унять — значит, я все-таки была немного в него влюблена?

Вдруг раздается стук в дверь — входит Надя в помятом плаще поверх длинных брюк. Она спокойно усаживается на диван и гладит меня по голове. Пит попросил меня присмотреть за тобой, говорит она, прекращай эти слезы, он их не стоит. Я вытираю глаза и поднимаюсь. Ты была права, признаюсь я, случилось то же самое, что и с тобой. И это его «стойко»? — спрашивает она со смехом, тебе тоже нужно было всё «стойко принять»? Я тоже заливаюсь смехом, и мир вокруг становится чуточку светлее. Да, отвечаю я, «стойко», вот умора! В нем всё равно что-то есть, замечает Надя, на что попадаются девушки, только в конце невозможно понять, что в нем такого было. Остается лишь посмеяться над ним. Она сидит немного с задумчивым видом, лицо у нее добродушное с сильными славянскими чертами. Правда, он умеет писать хорошие письма, произносит она, и я их все сохранила. Тебе он тоже писал? О да, отвечаю я и достаю из ящика комода целую стопку писем, перевязанных красной лентой. Я посмотрю, просит Надя, ты не против? Я протягиваю ей письма, она берет верхнее, пробегается по первым строкам — и тут же закидывает голову и смеется так, что едва останавливается. Боже мой, произносит она и зачитывает: «Милая зверушка, ты — единственная, на ком я хотел бы жениться». Ну и безумие, произносит она, задыхаясь, мне он писал то же самое. Надя продолжает читать и утверждает, что письмо слово в слово повторяет то, что хранится у нее. Она подбирает под себя ноги, растрепанные волосы падают на лоб. Знаешь что, произносит она, его письма точно дублируются где-то еще. Только небесам известно, сколько еще зверушек он завел по всей стране. Когда он уйдет от женщины с усадьбой, пошлет тебя утешать ее. Я снова принимаю серьезный вид и объясняю Наде, что не могу остаться здесь: очень дорого и у меня нет ни кроны. Тогда она предлагает, как и Пит, попробовать продать стихи — печально, если мне снова придется работать в конторе. Обратись в то красное вечернее издание [4] С 1887 по 1959 год в Копенгагене издавалась газета Aftenbladet. С 1920 года ее воскресные выпуски выходили под названием Det røde Aftenblad (буквально — «красное вечернее издание» ( датск .)). , советует она, Пит продал им кучу стихов, которые не взяли в «Политикен». Теперь тебя должно кормить твое перо. Наверное, все эти идеи о содержании тебе вбили в голову дома.