Тове Дитлевсен - Зависимость

Вскоре после этой ссоры он не возвращается домой в привычное время — и я осознаю, насколько от него завишу. Я нервно мечусь по комнате, не в состоянии чем-либо заняться. Эббе часто гуляет по вечерам, но перед этим всегда сначала заходит домой. Вечером, покормив грудью Хэлле, я одеваю ее и направляюсь к Лизе, которая только что вернулась с работы. Она говорит, что и Оле пока нет дома — наверняка пошли вместе. А там встретили других ребят и как сквозь землю провалились. Для нее это не впервые. Ты такая реакционерка, произносит она с улыбкой. Может быть, тебе все-таки нужен муж, который после работы помчится домой с недельной зарплатой и совсем не будет пить. Тогда я рассказываю ей о ссоре: в нашем браке всё уже не безоблачно. Мне страшно, доверяюсь я Лизе, что он найдет себе другую — такую, что не пишет и не фригидна. Кто знает, вдруг однажды он это и сделает, говорит она, но не в его планах уйти от тебя и Хэлле. Он гордится тобой — заметно по его рассказам о тебе. Пойми, зачастую ему кажется, что он хуже тебя. Ты известна, ты зарабатываешь, ты занимаешься тем, что тебе нравится. А Эббе — всего лишь нищий студент, которого отчасти содержит собственная жена. Он выбрал неправильное образование и часто напивается, чтобы выносить свою жизнь. Всё наладится, когда вы снова будете спать вместе. И кроме того, ты изнурена кормлением. Она берет Кима к себе на колени и играет с ним. Когда Оле закончит обучение, говорит она, я хочу стать детским психологом. На этой конторской работе я долго не выдержу. Лизе любит детей — и своего, и других. Она и людей в целом любит: друзья идут к ней с тайнами, которые никогда не доверили бы даже самым близким. Как думаешь, когда он вернется домой? — спрашиваю я. Не знаю, отвечает Лизе, однажды Оле не было целых восемь дней, тогда я тоже волновалась. Уложив Кима спать, она усаживается, подтянув к груди ноги и положив подбородок на колени. Всем своим существом она излучает спокойствие и доброту, и мне становится немного лучше. Иногда, призна ю сь я, кажется, что я совершенно не способна хоть кого-то любить. Словно во всем мире для меня нет никого, кроме себя самой. Глупости, отвечает Лизе, ты по-настоящему любишь Эббе. Да, говорю я, но не так, как положено. Если он забывает свой шарф, я не напоминаю ему об этом. Я не пытаюсь приготовить ему нормальную еду и прочее в этом духе. Такое ощущение, что я могу любить только людей, которые интересуются мной. От неразделенной любви я никогда не страдаю. Понимаю, говорит она, но Эббе ведь тобой интересуется. Я рассказываю ей о херре Мульваде и уравнениях — Лизе заливается смехом. Понятия не имела, что Эббе решает уравнения, произносит она, это и правда смешно. Нет, замечаю я серьезно, когда я пишу, для меня никого не существует. По-другому я не умею. Лизе считает, что художники должны быть эгоистами. Мне не о чем волноваться. Я иду домой по совершенно черным улицам, которые даже звездам не удается осветить. Я рада, что для опоры у меня есть коляска. Еще нет восьми, и я поторапливаюсь: скоро комендантский час. К восьми вечера все должны сидеть по домам. Значит, Эббе не сможет вернуться ночью, где бы он сейчас ни находился. Я меняю Хэлле подгузник, переодеваю ее в пижаму и укладываю в кроватку. Ей четыре месяца, и она улыбается мне своим беззубым ртом, всей ручонкой уцепившись за мой палец. Хорошо, что ей пока нет никакого дела до того, дома ли ее отец.

На следующее утро Эббе возвращается в жалком виде. Пальто застегнуто наискось, шарф натянут почти до самых глаз, хотя за окном весна и тепло. Его глаза покраснели от алкоголя и нехватки сна. Я так рада, что он жив, и у меня нет совсем никакого желания отчитывать его. Он стоит пошатываясь и делает несколько неуклюжих па танца павиана, с которым он обычно выступает в одной из фаз опьянения, пока вокруг него собирается хлопающая толпа. Он стоит на одной ноге и пытается повернуться, но теряет равновесие и хватается за стул. Я тебе изменил, хрипло произносит он. С кем? — спрашиваю я, поникнув. С красивой девушкой, отвечает он, небеременной и, нет, нефригидной. Девушкой, которую Оле знает по пивной «Токантен». Ты собираешься снова с ней встретиться? — продолжаю я расспросы. Ну, он плюхается на стул, это зависит от многих вещей. Если ты позволишь этому Мульваду взамен раскладывать пасьянс, то, может, я больше и не увижу ее, в противном случае — не могу ничего обещать. Я подхожу к нему вплотную, убираю шарф с его рта и целую. Не ходи к ней больше, прошу я настойчиво, пусть Мульвад раскладывает пасьянс. Он обнимает меня за талию и приникает головой к моему лону. Я — чудовище, бормочет он, зачем я тебе сдался? Я — пьяница, нищий, ни к чему не пригоден. А ты — красивая и известная, можешь заполучить любого. Но у нас есть ребенок, поспешно объясняю я, мне не нужен никто, кроме тебя. Он поднимается и притягивает меня к себе. Я так устал, говорит он, спиртным нашу проблему не решить. К чертям этого ван де Вельде — я уже потянул себе спину. Мы смеемся, я помогаю ему раздеться и укладываю в постель. Сама же усаживаюсь за печатную машинку и, пока пишу, совершенно забываю, что мой муж переспал с другой, — забываю обо всем, пока Хэлле не заливается плачем: ее пора кормить.