Михаил Гиголашвили - Кока

Усталость затопляла его до отказа. Болело тело, руку жгло от заноз. Изо рта сочилась кровь. Он часто проваливался в красную бессильную муть, однако небесная сила выводила его из круга смерти. И когда, обессилев, обвисал и, не шевелясь, бессмысленно смотрел в темноту, вновь приходила мысль об Иешуа, давала сил бороться дальше: “Он прошёл – и я пройду! Он был – и я буду!” Сама эта мысль была животворна.

И вот, вжав пальцы в доску и чувствуя, как занозы впиваются в плоть, он вытащил из-под верёвочной петли правую руку. Обхватил ею перекладину, чтобы не упасть. Стал крутить кулаком левой руки. Верёвка слабла.

Стояла ночь. Где-то тлели костры, перекликались караульные, но их Лука не боялся – они ни разу к крестам не приближались, обходя лагерь по малому кругу.

– Живы? – прошептал он в сумрак.

– Да, – отозвался мальчишка.

– Шевелись! У меня одна рука свободна! – сказал Лука.

– Не могу, устал, – отозвался тот.

– Шевелись! Растягивай!

– Тише! – зашуршал из темноты старик.

Лука принялся ёрзать ступнями по доске, разводить щиколотки.

Крест качался, но Силач не шелохнулся – спал. Бык застыл не шевелясь. Его зелёные глаза не отрывались от крестов, кончик хвоста ходил напряжённо и гибко.

– Давай! Давай! – хрипел старик. – Они дрыхнут все. Два дня без остановки шли, пьяные все. Может, спасёмся ещё! Вон, за оврагом лес! Там уж никто не поймает! Видать, ты сильный, крепкий! Давай, брат! Да поможет нам Спаситель!

– Поможет! – захрипел Лука, как баран под ножом – так пересохло горло.

Бык издал в ответ утробный звук.

– Его не хватало! Ещё разбудит, проклятый! – выругался старик и шикнул на быка: – Тиш-ш-ше, боров!

И бык затих, словно понял приказ.

Ещё через какое-то время Луке удалось вытащить одну ногу из верёвочного кольца, дотянуться ею до земли. Рывком выдрав левую руку из верёвок, повалился ничком на землю. Что-то хрустнуло в лодыжке, опалило болью, но он был на земле и свободен!..

Плохо врытый крест шмякнулся в грязь рядом с ним.

– Возьми у солдата тесак, перережь верёвки! Быстрее! Светает! – говорил старик, уже явственно видный в рассветной мгле.

“А если проснётся? Убить? Убью!”

Лука взял камень и пополз к Силачу. На счастье, тот лежал так, что тесак не был прижат телом, и Лука сумел вытащить его, не потревожив спящего.

– Мальчишку сначала! Ему жить! – приказал старик.

Лука принялся яростно пилить веревки у ножной перекладины.

– Руки сперва освободи, а то сломаться могут! – донеслись слова старика.

Острый тесак легко резал верёвки. Мальчишка был уже почти свободен. Повиснув на Луке, он дёргался всем телом и мешал больше, чем помогал. Лука велел ему затихнуть. Держа мальчишку на плече, начал кромсать ножные верёвки.

И тут обрушился вой рожка – подъём!

Лука от неожиданности рванул изо всех сил. Мальчишка упал на землю вместе с крестом, но сумел выскользнуть из-под него и побежал к оврагу.

– А! – раздался вопль: это Силач вскочил и со сна непонимающе смотрел то на Луку, то на поваленные кресты, то на бегущего мальчишку.

И вдруг бык Зобо, мотнув башкой, сорвался с привязи, в одном прыжке достиг Силача и пригвоздил рогами к дощатой двери хлева. А потом, стряхнув мёртвое тело, рухнул на колени перед Лукой.

– Беги! Меня не спасти! – крикнул старик. – Они уже тут! Я вижу их!

Лука, не слушая старика, кинулся было к кресту, но бык перегородил ему дорогу и так стремительно и ловко подкинул его рогами, что Лука оказался прямо на бычьей шее как в седле.

И бык погнал.

Он гнал и гнал, неуклюже прыгая по кочкам и издавая громкие, клокочущие звуки, похожие на слоги неведомого языка. Мчался как угорелый – Лука только успевал перехватывать рога, когда зобатого зверюгу кренило в беге.

Впиваясь руками в шершавые рога и оборотившись, Лука видел, как солдаты окружили крест со стариком. Заблестели мечи.

“Зарубили! Свиньи, скоты! Я отомщу вам! Я превращу вас в пыль! Я уничтожу ваше царство!” – думалось Луке во гневе, и бык отвечал ему рёвом и рыком.

…Пасмурным утром римляне уходили из села. Солдаты ёжились, кляли богов, сворачивали палатки, чтобы вечером, прошагав целый день по грязи, опять где-то разбить их на чужой земле, чтобы жечь и калечить всё вокруг. Они спешно, как тати, покидали село. Замыкающие могли видеть крест со стариком, превращённым в кровавые клочья.

– Не доведёт это до добра! – ворчал старый солдат, искоса поглядывая на крест и сонных дежурных, рывших могилу для Силача.