Михаил Гиголашвили - Кока

Лука, гладя Эпи, молчал. Внутри ходили волны возмущения, голова от рассказа Иуды отяжелела, он тяжело дышал. Потом сказал:

– Но как? Ведь дети чисты?

– Но не чисты их родители, – угрюмо буркнул старик. – Притом дитя, получив раз деньги и истратив их по своему хотению, уже не забывает об этом…

– Да… – протянул Лука. – Страшно, когда ребенок берёт в руки нож или камень. Но ещё страшней, когда это делают взрослые – они-то всё понимают! И никто им за это денег не платит! И я расскажу тебе, что такое Иудея, побивающая камнями не только псов, но и людей!

Это было давно, когда Лука жил в Иерусалиме. Выйдя поутру на рынок, он увидел толпу сотни в две, которая валила к Южным воротам. Лица угрюмы и злы. На верёвке за шею, как скотину, под проклятия, ругань и смех тащили молодого парня со связанными сзади руками. Время от времени кто-нибудь пинал или бил палкой парня, тот спотыкался, падал, но верёвка тянула его дальше. Уже показались лачуги бедуинов. Толпа свернула с дороги, поволокла парня по каменистому полю. Внезапно парень рванулся назад, крикнул: “Горе тебе, новый Вавилон! Горе!”, хотел ещё что-то добавить, но упал от удара по затылку. Грязная повязка слетела с головы и исчезла под ногами. Его поставили на колени. Вначале заставили целовать землю, кою он поганит, а потом начали медленно пятиться, выбирая глазами камни побольше. Парень с усилием выкрикнул: “Братья, прошу об одном: кто без гpexа, пусть первый…” – но ему не дали договорить: коренастый носач, глумливо крикнув: “Я без греха!”, метнул камень. Кто-то хотел натянуть мешок на парня, но другие возразили: “Нет, пусть видит свою смерть!” А потом – краткие утробные звуки, стук камней, отрывистые стоны и вскрики…

Лука тяжко вздохнул:

– После я узнал, это был торговец с базара. Он собирал вокруг себя народ и говорил им, что они плохо живут, надо жить чисто и светло, как учил Иешуа. Это пришлось не по шерсти многим, чьи души погрязли в грехе. Истинных пророков побивает Иудея, а лжеустам и прохиндеям верит!

В хижине повисла тишина. Изредка шуршал по крыше дождь, потрескивала лучина, вздыхал во сне Эпи. Иуда допил вино.

– Я одинок, Лука, плох здоровьем, никому не нужен. Всюду люди издевались надо мной, гнали, крича, что я, меченый, приношу горе, что мне лучше умереть, чем жить. Отбитую от стада овцу и заяц ест! Я устал. Душа моя сожжена для мира. Я измучен и стар. Мои ноги не несут меня никуда, кроме Царства Небесного. Я избавлен от грехов, очищен в Иордане самим Иешуа и могу предстать перед ним с чистой совестью. А ты… Ты был в той толпе до конца?.. – вдруг в упор спросил Иуда.

– Я шел с ними до поворота, потом смотрел издали, – опустил голову Лука. – А что было делать? Кричать, хватать за руки, стыдить?.. Тогда бы и меня убили… – Лука исподлобья взглянул на Иуду, не удержался. – А ты выбежал на арену, снял с креста Салмина?

– Нет, – вздохнул Иуда.

Лука развёл руками:

– Мы слабые люди, мы робки, а Иешуа был силён и храбр. Ты видел его – скажи, какой он был?

Иуда пугливо отшатнулся, словно увидел что-то.

– Какой?.. Смотрел прямо в глаза. Говорил ясно, каждое слово, как карат алмаза. Никогда не сердился, не говорил громко. Всех оберегал, даже нашу дворняжку Афу: она в погоне за крысой сломала лапу, он тронул её – собака перестала визжать, и лапа здорова. Такой… Мы ходили с места на место. Много шутили, смеялись. Петр ловил рыбу на ужин, сажал её в ведро, а Иешуа махнёт рукой – и ведро вдруг пустое! Пётр дивится: куда делась рыба? Опять ловит – и опять ведро пустое! И так несколько раз, а потом вся рыба появляется вновь, и столько, что в ведро не влезает! А Иешуа смеётся: “Этому я в Кумране научился!” Да… Я был в Кумране, у ессеев, они помнят тебя. А старый настоятель Феофил умер…

Лука ужаснулся:

– Как умер?

– Год назад.

“Феофил умер. Учитель. Феофил… Кому же отдать написанное?” Ведь он писал Евангелион, жизнь Иешуа, для Феофила и даже начало придумал цветистое: “Рассудилось и мне, при тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил…”

– Кто сейчас учитель?

– Наасан.

Лука поморщился: мрачного Наасана он недолюбливал. Нет, ему он не понесёт написанное, хотя труд почти закончен. Куда ж нести? Кому отдавать? В синедрион?.. Да там просто сожгут, и всё!.. Не в Рим же?..

Вздохнул, кивнул на мёртвую руку Иуды, назойливо вылезавшую из хламиды:

– С рукой что?

Иуда взялся плоскими суставчатыми пальцами за левое плечо, потряс, рука змеёй изогнулась и застыла.