Михаил Гиголашвили - Кока

Наскоро накрыли стол, вынесли стулья, расселись. Бабушка умильно смотрела из галереи, качала головой. Дзиа Шота спешил разлить шампанское. Чокались, шутили:

– За встречу!

– За то, что хорошо кончается!

– Похорошел, Николоз Ивлианович, на курорте!

– Отлично выглядите оба!

– Ещё бы! Из санатория!

– Как отдыхалось?

– За возвращение блудных детей!

– Нестор, что тебя давно не видно? Забыл свой родной двор?

– Этери только хорошеет в парижах!

– Расскажите, как там, где небо в клеточку, а друзья – в полосочку?

И дзиа Михо уже налаживает мангал, послав дворовых мальчишек за углём в подвал. И тётя Софико жарко, от всей души целует их – ещё бы, на её глазах выросли! – а они целуют свою спасительницу. И продавец, а ныне полковник гвардии Бидзина, щедро угощает всех домашним вином. И дети крутятся между взрослыми, тащат со стола хачапури, сыр и мчади, напечённые Лали, вдовой автоинспектора Элгуджи, евшего за раз сто хинкали. И поднимает в немом приветствии руку Отар в кресле-каталке (замкнув в пьяном падении рельсы метро, он после этого и сам замкнулся, сидит во дворе, мало что понимая, но активно участвуя жестами во всех делах). Даже старуха Маро приковыляла с двумя бутылями чачи, градусов под семьдесят, уселась на главное место, сверкая линзами очков, и, не обращая внимания на остальных, принялась за еду (Нукри прошептал Коке, что Маро очень похожа на старуху-сову, что продала им гашиш в Золотухе, – “те же очки с толстыми линзами, глаза вараньи, мозги бараньи”).

Бабушка, крикнув из галереи:

– Сюрприз! – начала осторожно спускаться по лестнице, пропустив вперёд помощника, дворового мальчишку, нёсшего блюдо с горой шипящих кучмачи, обильно сдобренных гранатовым зерном. – Прошу! Кока, ты это, кажется, любил?

– Люблю! Но бабушку люблю больше! – Обнимая бабушку, ощутил дрожь щуплого сухонького тела. Сдерживая слёзы, она выдавила:

– Я… Переживала… Очень…Надеюсь, с этим кошмаром покончено?..

– Раз и навсегда! Обещаю! Честное пионерское! Слово джентльмена! – ответил Кока, торопясь показать ей, как в детстве, свои трофеи: плетёный браслетик от немчика Гольфа и потрёпанную Библию со штампом пятигорской тюрьмы, которую солдаты побрезговали отобрать при шмоне. А она любовалась им:

– И впрямь джентльмен! Возмужал, окреп! И борода окладистая, как у академика Павлова!

– Меня в тюрьме шашлыками и диетами кормили, почему бы и не возмужать? – отвечал Кока (не видевший себя в зеркале в полный рост уже давно). – А кому ты, кстати, продала книги? И какие? Надеюсь, не свой любимый “Путеводитель по Парижу”? За сколько?

– О деньгах приличные люди не говорят! – поджала бабушка губы, но всё-таки сообщила: когда случился этот кошмар, она вспомнила, что к Коке приходил какой-то клошар из Клортаха, книгоноша Арам. Узнала во дворе: есть такой. Послали соседского мальчишку. Арам явился, отобрал книги, а после принёс деньги, всё сполна, по-божески, Этери потом проверила.

– Благодарю, бэбо!

– Ишь, как заговорил – “благодарю”!

– У нас в “Белом лебеде” хоть кого научат вежливости! Там строгая школа, все знают, как себя вести, ошибки не прощаются… Ясно, бэбо? Увезу тебя в Нижний Тагил, где ничего, кроме тьмы и могил! – пропитым голосом пробасил Кока.

– Господь с тобой! – перепугалась бабушка, украдкой крестя его. – Это что ещё за чертовщина?

– Детская колыбельная…

Несколько дней прошли в радостных хлопотах и обретениях знакомых с детства и таких, оказывается, родных вещей, как шарканье дворничьих мётел в утренней тиши, чириканье птиц и запах сирени, её фиолетовые набухшие гроздья в окне, крики мацонщика, терпко-золотистый аромат кофе… “Вот они, ключи от рая!” – думал Кока, ложась в солнечной галерее на широкую тахту, любимую, добрую, уютную, знакомую по скрипам с тех пор, когда на неё приходилось взбираться снизу, с пола, кое-как цепляясь ручонками за пёструю ткань, пахнущую пылью. Рядом, на шаткой этажерке, – Библия, которую он привёз из тюрьмы. Напоминает, что человек – лекарство человека, а богочеловек – спасение человека.

Кока, как и обещал себе в карцере, составил список добрых дел: переписать книги, заняться спортом, подтянуть английский, написать рассказ про тюрьму, сменить перегоревшую лампочку в туалете, хотя бабушку это не беспокоило.

– Ничего, я пока ещё мимо унитаза не хожу, а ты свою чучульку и без света как-нибудь найдёшь!

После пережитого, стоившего ей пару дюжин пустых пузырьков из-под валокордина, корвалола и валерьянки, сейчас она как-то физически воспряла, перестала жаловаться на спину и ноги, утверждая язвительно: