Михаил Гиголашвили - Кока

– Пуринович! Пуридзе! [201] От пури – хлеб (груз.). Хлебный человек! Пур-заде! Хлебосольный! Мужчина без жены – что дуб без дятла! – по-доброму шутили они, а адвокат рассказывал, что его предок попал сотню лет назад из Минска в Тбилиси, стал певчим в церковном хоре, дед уже имел скобяную лавку на Серебряной улице, а отец работал в прокуратуре, куда устроил и сына после юрфака ТГУ. Но он, тогда зелёный дурачок, думал, что адвокаты зарабатывают больше, чем прокуроры, и перекинулся из нападающих в защитники. Правда, так было при совке. А сейчас он видит, что прокурор гребёт бабла куда больше адвоката, не говоря уже о судьях, имеющих столько, сколько прокурору и адвокату вместе не снилось, ведь слово судьи – последнее!

Когда Пуриновичу было скучно пить одному, он звонил Коке. В одну из встреч обухел быстрее обычного и, таинственно кривя губы, начал крутить диск телефона:

– Сейчас! Сейчас хорошие биксы прибудут, по четвертаку! Клёвые чувихи! Я плачу́! Из тургруппы! Знакомый администратор турбазы подкинул!

Но когда приехали “клёвые чувихи” и Пуринович, суетясь, встречал их, приговаривая: “Ну что, девчонки, потрём губчонки?” – Кока под предлогом туалета выскользнул за дверь и был таков. Таких крокодилиц в цирке показывать надо!

Потом умер сын Пуриновича. Они пошли на похороны. Людей мало. Лил дождь. Они с Нукри и Рыжиком помогали кое-как тащить тяжёлый, набухший гроб по петлистым зазорам между могилами и чуть не уронили в яму, полную воды. На келехе Пуринович безобразно напился, швырялся шилаплави, пока его не вырубил кто-то из районных собутыльников, скопом пришедших пожрать и выпить задарма.

После смерти сына адвокат и сам окончательно спился. Последний раз Кока видел его, когда ходил на Воронцов искать по делу своего одноклассника Котика и наткнулся на Пуриновича – тот сидел на приступочке, на вечернем солнце. Лицо в синяках. Свежий шрам на бритой голове. На приветствие Коки приоткрыл глаза.

– А, ты… А я вот… Да… Пить больше не могу… Побили, а я только хорошее хотел… Только руку протянул – зарядили в торец! – И у него потекли пьяные слёзы. – Эх! Переступил черту – сам чёртом стал… Моя прокажённая совесть…

Больше Кока его не видел.

Кока поведал о своих заботах Замбахо. Тот успокоил: раз все родные знают, то обязательно что-нибудь сделают, найдут лазейки и тропинки, хотя, конечно, полкило гашиша – веский аргумент в любом разговоре.

– А знаешь, я однажды двадцать кило дури видел! В двух сумках упакованы! По молодости с твоим кентом, Сатаной, вместе одно дельце провернули. Мы же в одном убане выросли, на Пекина, с детства знакомы. Он парень крутой и дерзкий, момавали курди [202] Будущий вор (груз.). . Один раз меня в дело взял, осетинских барыг бомбить…

И Замбахо рассказал. Тогда у Сатаны была зелёная “Нива”. Он на ней по своим делам поехал в Орджо [203] Город Орджоникидзе (ныне Владикавказ). , там в ресторане случайно познакомился с двумя выпившими осетинами и в шутку предложил им свою машину в обмен на дурь: мол, сменяемся, вы шмаль, двадцать кило, мне в Тбилиси прибуксуйте, а на “Ниве” уезжайте, там же куплю-продажу оформим. А те болваны не поняли, что шутка, возьми да сделай! Приехали в Тбилиси на поездах, через море. Сатана встретил их честь по чести, повёл в ресторан, потом поселил у своей тётки Зейнаб, оставил “Ниву” во дворе – мол, тут ваша “Нива”, не беспокойтесь, а сам с дурью, их паспортами, правами и ключами от “Нивы” свалил: сейчас, мол, в инспекцию поеду, машину на вас перелицую, через час вернусь, отдам ключи и в ресторан пойдём, обмывать!.. Да… Нету час, нету два… Нету день, нету два… Барыги начали хипеж – где Сатана?.. По двору слоняются, в “Ниву” тычутся, с тётей Зейнаб лаются, чай через силу пьют и в нарды до одури играют. И Сатана на соседней улице тоже у друзей чай пьёт, дурь шмалит и в нарды режется. На третий день Сатана переодевает его, Замбахо, и Лашу Большого в ментовскую форму, сажает в милицейскую “канарейку”, даёт волыны и посылает, чтобы они ишаков-осетин прогнали…

– А Лаше шла ментовская форма! Чистый полковник! Ещё два дедушкиных ордена нацепил! Где Сатана форму достал, у кого “канарейку” одолжил – неизвестно. Мы подъехали с мигалками и сиреной. Тётя Зейнаб нас не узнала, думала, настоящие менты. Жалуется: какие-то незнакомые люди живут уже три дня, нашего языка не понимают, кто такие, зачем, почему, откуда, куда, хай-пай, туда-сюда! Осетины жмутся, правду сказать не могут, повторяют как бараны: Сатана да Сатана! “Нива” да “Нива”! А, кричит Лаша Большой, не тот ли это Сатана, которого мы вчера с двумя сумками дури поймали? А вы, значит, барыги проклятые, тонну наркотиков привезли? А ну, руки вверх! Лицом к стене!.. Осетины от страха чуть не блеванули, икают, лопочут что-то, заикаются. Лаша их трясёт, шмонает, грозит по рации подмогу вызвать. Обыскали дураков, забрали у них последние бабки и часы. Протокол задержания составили, в “канарейку” посадили и откантовали на автовокзал в Ортачала, откуда рейсовые автобусы на Северный Кавказ ходят. Посадили в автобус и на прощание пригрозили: мол, дело откроем, если они нам через неделю не привезут отступного двадцать тысяч зелени – их паспорта и протоколы обыска у нас!